Да даже то, что я попала вот в это театральное училище, я потом думала… Я вообще собиралась поступать в Университет на мехмат, как мои родители. У меня очень хорошо шла математика. И все шло к тому. Она мне нравилась, она мне до сих пор нравится. Я до сих пор решаю задачки какие-то, там эти головоломки я очень люблю.
На как-то меня вырвал Господь, и кинул меня в эту профессию. И мой духовник еще лет двадцать назад говорил: «нет, это дьявол туда тебя кинул». А сейчас я понимаю, что должны же быть здесь люди, которые мыслят не так, как здесь принято мыслить. Но я верю в то, что то, что я делаю, это нужно. И, по-моему, это угодно Богу.
Потому что… вот рассказываю. Делали мы спектакль в Сергиевом Посаде. А там центром спектакля является концерт, для которого мне нужна была фонограмма. Два мужских голоса и один женский. Они должны были по-английски петь наши военные песни. Это тема войны, патриотизма и все такое.
И было совершенно непонятно, как это записывать, кто это будет записывать. Нужны были очень качественные вокалы. И худрук театра мне даже говорит:
— Лена, а кто это будет делать? У нас так никто не поет.
Я говорю:
— Ну, как-нибудь получится. Ну, Господь поможет.
Он смотрел так… немножечко, что я ненормальная. «Господь поможет». Это надо искать. И буквально в середине репетиционного процесса иду я по телевидению. И мне навстречу идет участник первого «Голоса», Паша Пушкин. Он пел женским голосом, мужским, у него очень широкий диапазон. Я за него очень сильно болела, но он вылетел. У Градского он был. И я: «Пушкин, это вы? Стойте, я же вас люблю!»
И мы с ним подружились. Какая-то книжка у меня была, я сунула ему свою книжку, подписала. И мы с ним подружились. У него тогда не было машины, и я его после передачи довезла до метро на своей машине. И мы с ним стали разговаривать. И я естественно сказала, что делаю спектакль.
— Кстати, — говорю, — у меня же там некому петь. — Он говорит:
— Давай, я запишу.
И через три дня он поехал в Сергиев Посад, и записал это так, что, когда я возвращала его, ехала из Сергиева Посада, я просто говорила: «Господи, спасибо!» Это мне его однозначно Господь дал. Потому что ни один человек не смог бы записать три голоса. Два мужских и один женский. Это нужен был такой диапазон. Это нужен такой профессионал. Это нужен профессионал, с которым можно разговаривать. Я же не подойду к Киркорову с такой просьбой. Или к Билану.
Это нужен был такой доступный человек, с таким великолепным диапазоном. Это, конечно, Господь. Очень много таких совпадений.
Я помню, поначалу такие вот эти Правила вычитывали огромные. Падали с ног с моим мужем. И когда второй раз я ему сказала:
— Надо снова причащаться! — Он сказал:
— Что, снова столько? Я не смогу.
Понимаете, это так, аккуратнее надо. Мне так кажется.
Я помню папу своего я привела на первую исповедь. Вот это я помню. Это было очень интересно. Перед его какой-то операцией. И был какой-то другой священник, который его не знал. И он один, и никого нет больше. И я подвела папу, говорю:
— Давай! — Он говорит:
— А что говорить-то? — Я говорю:
— Ну, ты скажи, что ты первый раз. Скажи, что ты грешен и что у тебя операция.
И стал он с ним дальше разговаривать. Допустил его. Папа подходит ко мне. Я говорю:
— Садись. — А ему перед операцией было тяжело стоять. Вот мы с ним сидим. Он говорит:
— Ты куда меня привела? — Я говорю:
— Что такое? — Папа говорит:
— Ты знаешь, какие тут вопросы задают? — Я говорю:
— Какие? — Он говорит:
— Изменял ли ты своей жене? Он меня спросил, изменял ли я своей жене.
— И что ты ему ответил? — Он говорит:
— Я ему сказал: да никогда в жизни! Да мне даже в голову такое не могло прийти. — Я говорю папе:
— Да папа, ты его сильно, конечно, удивил. — Он говорит:
— Ну что, все, мы уже причастились? — Я говорю:
— Папа, подожди, подожди, сейчас.
Вот, потом его подвели, причастили. Потом, Слава Богу, на операцию. Операция прошла успешно. Но вот этот священник потом, он когда нас встречал на улице, он здоровался, наклоняя голову».
Рассказ четырнадцатый
Станислав, 35 лет, священник, миссионер
(Россия, г. Петрозаводск)