От Калуги до Берлина

– Я давно умылся, товарищ генерал, – ответил я.

– Умываться надо. Холодная вода и сон прогоняет, и мысли обновляет.

– У нас, у наездников, не всегда так получается, товарищ генерал. Мы, чуть протерев глаза, бежим к лошадям. Сначала их чистим, кормим, а уж потом, если время остаётся, принимаемся за себя.

– Правильно. Сначала за лошадьми надо смотреть, иначе лошадь не повезёт. Степан! – громко окликнул он, поворачиваясь к повару. – Чай готов?

Степан Васильевич, лет тридцати пяти, призван с Тамбова. Он в это время ушёл накрывать стол для генерала. Иван Александрович подал мне полотенце и зашагал в дом.

В это время вышел старший лейтенант и приказал занести в стаканах чай. Хотя стаканы были только что вынесены из дома, видимо, успели достаточно остыть. Не успел я налить горячей воды, как дно стакана с треском отвалилось. Когда тихонько принялся наливать во второй стакан, случилось то же самое. Старший лейтенант, увидев разбитые два стакана, пришёл в ярость. На моё счастье на пороге появился Иван Александрович.

– В чём дело, что шумите, старший лейтенант? – спросил он, приближаясь к нам.

– Как не шуметь?! Не успел прийти, как от двух стаканов ничего не осталось. Где я их теперь возьму? Когда у нас будут люди, в чём теперь буду подавать чай? – продолжал ругаться старший лейтенант.

Я не знал что и делать.

– А ты ему объяснил, что сначала в холодный стакан кладут чайную ложку, только потом заливают его кипятком? – спросил Иван Александрович у старшего лейтенанта, – солдата сначала надо научить, только потом с него требовать.

– Откуда мне это знать, товарищ генерал, – ответил старший лейтенант, – я и сам этого не знал.

– Вот видишь? А солдату откуда знать?

Я тут же положил ложки и начал наливать в стаканы горячий чай. И правда, ни один стакан не лопнул.

– Старший лейтенант, машина наготове? Сразу после чая отправимся рассматривать наши хозяйства, – сказал Иван Александрович, направляясь в дом.

Степан Васильевич с подносом в руках тоже пошёл за ними.

Не прошло и полчаса, как машина генерала, оставив за собой синий дым, скрылась среди тёмных деревьев, которые вот-вот очнутся от белесовато-мутной мглы ночи. Ночью выпал снег. На белоснежном мягком ковре остались чёткие следы от колёс машины генерала.

Не успел ещё развеяться дым от машины, как громко зазвонил телефон. Спрашивали генерала.

– Иван Александрович поехал к Егорову, – отрапортовал я.

– С кем я разговариваю? – послышалось на другом конце провода.

– Телефонист, рядовой Рахимов.

– Передай Ивану Александровичу, что звонил военком. Он сам знает.

Прошла уже неделя, как я прибыл сюда. Однажды вечером я попросил у старшего лейтенанта разрешение сходить на ПСД.

– Что, вещи там оставил? – сухо спросил старший лейтенант.

– Нет, товарищ старший лейтенант, вещмешок у меня с собой. Хотел узнать, нет ли писем. И ещё душа болит за мою лошадь. Как она там?

– Не могу ничего тебе сказать, – ответил старший лейтенант понимающе. – Вдруг здесь понадобишься! Надо непременно сообщить об этом Ивану Александровичу.

Я не стал откладывать своё намерение надолго, взял свежую почту, ещё один пакет и зашёл к генералу. Выбрал удобный момент и обратился со своей просьбой.

– Скучаешь? – спросил генерал, открывая конверт, который я только что принёс.

– Нет, товарищ генерал. Хотел узнать, как там моя лошадь, хорошо ли за ней ухаживают. Может быть, и письма пришли.

– А у старшего лейтенанта разрешения спросил?

– Он без Вас не отпускает.

– Старший лейтенант! – позвал генерал. – Отпусти Рахимова к его лошади. Если хочет, пусть каждый день ходит. Очень скоро ему лошадь понадобится.

Затем Иван Александрович расспросил меня, от кого я получаю письма и вообще кто у меня есть.

– А сам-то пишешь?

– Пишу, товарищ генерал.

– Надо писать. Ладно, иди. К одиннадцати часам постарайся вернуться, – сказал он, рассматривая бумагу, которую только что вынул из конверта.

– Спасибо, товарищ генерал, – сказал я, не скрывая радости, – я быстро вернусь.

Лёгким движением схватил в передней комнате шинель, туго затянул ремень, накинул на шею карабин и, сияя от радости, громко обратился:

– Товарищ старший лейтенант, разрешите идти!

Услышав твёрдое «Иди», я пулей вылетел из дверей. Лёгок мой шаг, просторно в груди. Я уже не иду, а бегу к своим боевым товарищам в ПСД.

Когда я прибыл на место, наездники, закончив работу с лошадьми, уже вернулись на свои места. Я не стал заходить в землянку, а сразу побежал к лошадям. Подняв старый брезент, который служил дверью, я тихонько вошёл в конюшню. Сделав несколько шагов по коридору, остановился. Вдруг моя лошадь меня уже забыла? Я почти шёпотом проговорил: «Милка!» Моя лошадь на минуту даже перестала жевать, повернув голову в мою сторону, заржала.

От лошадей я прямиком направился к сержанту Аристову. Давненько я не получал писем.

– Здравствуйте, товарищ сержант! – сказал я, как только открыл дверь землянки. Как положено солдату после выполнения задания, отдал честь.

– А-а, – сказал он, не скрывая улыбку, – Рахимов! Какими судьбами ты здесь оказался?

– С разрешения генерала, товарищ сержант. Вот решил повидать своих товарищей.