Читаем От кочевья к оседлости полностью

— Идемте ко мне, я вас чайком горячим напою с дороги, там и потолкуем. — И старик засеменил к своей юрте. Пропуская гостя в дверь, он низко поклонился.

— Кланяться ни к чему, — засмеялся Дооху. — Если перед каждым спину гнуть, недолго и хребет сломать.

— В старые времена Пил сгибался перед каждым чиновником, а уж вам поклониться не грех! Вы у нас руководитель хоть куда, второго такого нет! — нашелся старик.

— Не позорьте меня, Пил-гуай, вы мне в отцы годитесь, если не в деды, — уже строго сказал Дооху, проходя в юрту, где царила приятная прохлада.

Старик поставил на огонь котелок с молоком, постелил гостю чистенький пестрый коврик для сиденья. Заметив, что Дооху прислушивается к тому, что происходит за стенами, старик сказал:

— Соседки овец жалеют, тех самых, что Ванчиг осиротил, приучают их к другим ягнятам. По утрам и вечерам у нас тут такие концерты, хоть уши затыкай. Эх, взялся Ванчиг не за свое дело! Это вам не Дамбий, у того руки золотые, рачительней хозяина во всей округе не сыщешь. А старуха Лундэг? Эта все колоски до единого пересчитает, зернышку не даст пропасть. Она, бывало, на моем клочке земли всех мышей наперечет знала.

— Ошибку правление допустило, и я в том числе, что доверили Ванчигу столько овец. Дорого поплатились мы за свою промашку.

Пил достал из скрипучего деревянного шкафчика початую бутылку водки, налил себе и гостю по маленькой.

— Главная вина, конечно, лежит на Ванчиге, — сказал он, вытирая губы.

— А не главная?

— Послушай, что я скажу тебе, сынок. У Ванчигов сроду столько овец в хозяйстве не держали. До вступления в объединение сам Ванчиг больше торговлишкой промышлял. Мудрено ли, что завалил дело, которого не знал. Уж лучше б его в овощеводство направили. Но есть еще одна причина. Осеменение маток произвели одновременно, потому-то и окот начался в одно время, к тому же ночью, а у них один фонарь на весь загон. Многих ягнят просто не нашли до рассвета, они и померзли — холодно было. Следовало помочь Ванчигу заблаговременно построить теплый сарай. Сами посудите, председатель, разве можно в юрте поместить всех новорожденных ягняток? Ну, два-три десятка, не сотню же. Пожалуй, все мы немного виноваты в том несчастье, что произошло с Ванчигом.

«Тысячу раз прав старый Пил! — подумал Дооху. — Ванчиг виноват, но и мы хороши!»

— Скажите, старина, — перевел он разговор на другое, — а все ли араты ухаживают за общественным скотом хуже, чем за личным?

— Да как вам сказать… — пробормотал старик.

— Вот вы сами, к примеру?

— Чего скрывать, случается. — Пил замялся, но Дооху не сводил с него выжидательного взгляда, и пришлось продолжить: — Например, имеется у нас со старухой дна баранчика. Всю зиму я подкармливал их диким луком. Конечно, я бы и общественным овечкам лучку дал, и для сарлыков не пожалел, да нет у меня такой пропасти лука. Вот вы и подумайте, не организовать ли специально заготовку лука летом.

— Дельное предложение! Спасибо. — Дооху сделал пометку в блокноте. — А теперь пошли в хотон.

— Здравствуйте, Ванчиг, — сказал председатель. — Вот приехал специально, чтобы поговорить с вами. — Дооху бросилось в глаза, как посерело, словно пеплом подернулось, лицо Ванчига.

— Люди из правления уже побывали у нас, а все равно еще раз скажу: виноваты мы! — всхлипнула за спиной у мужа Цэрэнпил. — Не послушался он меня, понадеялся на свои силы. Чуяла я беду, да отвести не сумела.

— Будь моя воля, я б тебе, Ванчиг, голову свернул, — сердито сплюнул подошедший старик Сонго.

— Ну и сворачивай, сопротивляться не стану, — одними губами произнес Ванчиг. — Я ведь хотел как лучше.

— Шкурки с погибшего молодняка сняли? — поинтересовался Дооху.

— Сняли, вон они, на распялках.

— А с тушками как поступили?

— По совету правления, мясо высушили, и в голодное время года будем делать из него порошок и добавлять в пищу скоту.

Дооху придирчиво пощупал шкурки.

— Пора выделывать. Вы уж постарайтесь, чтоб мех вышел как шелковый, и сдайте объединению высшим сортом. Сдадите шкурки — произведем пересчет, скостим вам часть штрафа.

Ванчиг, который со страхом ждал приезда председателя — недаром Цамба каждый день грозился, что не миновать ему тюрьмы, — остолбенел.

— А меня не посадят, председатель? — спросил он, криво усмехаясь.

— Не мне решать, отдать ли вас под суд. Вот соберем общее собрание, там и обсудим. Но думаю, если вы чистосердечно пообещаете, что ничего подобного не повторится, да пьянствовать перестанете, может, все и обойдется. Сейчас Пил-гуай растолковал мне, что не вы один виноваты. А пока, Ванчиг, постарайтесь как следует ухаживать за оставшимися в живых восемьюдесятью ягнятами. Ветеринар приезжал?

— А как же. Сказал, что кругом виноват я сам, и отказался составлять оправдательный акт.

— Правильно он поступил?

— Слов нет, товарищ председатель. Честно говоря, я пытался его уговорить списать хоть половину как естественную убыль, — в порыве откровенности признался Ванчиг.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Кредит доверчивости
Кредит доверчивости

Тема, затронутая в новом романе самой знаковой писательницы современности Татьяны Устиновой и самого известного адвоката Павла Астахова, знакома многим не понаслышке. Наверное, потому, что история, рассказанная в нем, очень серьезная и болезненная для большинства из нас, так или иначе бравших кредиты! Кто-то выбрался из «кредитной ловушки» без потерь, кто-то, напротив, потерял многое — время, деньги, здоровье!.. Судье Лене Кузнецовой предстоит решить судьбу Виктора Малышева и его детей, которые вот-вот могут потерять квартиру, купленную когда-то по ипотеке. Одновременно ее сестра попадает в лапы кредитных мошенников. Лена — судья и должна быть беспристрастна, но ей так хочется помочь Малышеву, со всего маху угодившему разом во все жизненные трагедии и неприятности! Она найдет решение труднейшей головоломки, когда уже почти не останется надежды на примирение и благополучный исход дела…

Павел Алексеевич Астахов , Павел Астахов , Татьяна Витальевна Устинова , Татьяна Устинова

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза