От кочевья к оседлости

Напиток богов
Прекрасен на вкус,
Силой льва обладает,
Водкой зовется…

— Э-э, перестань гундеть у меня под ухом! — обрывает Бадам непрошеного краснобая. — Надоело!

Дело кончается тем, что хозяйка все-таки наливает ему водки. Выпив, Загд убирается восвояси. Между тем к Бадам начинается настоящее паломничество. Приходящих интересует одно — где теперь Дамбий?

— Отправился искать подводы, — мы откочевываем. А вы?

— Раз вы, значит, и мы.

— Так, так…

— А мы хотели просить его о помощи, сами знаете, рабочих рук при перекочевке всегда не хватает.

Бадам согласно кивает головой, но о том, что Дамбий собирается определить день отъезда по гороскопу — ни гу-гу. И люди расходятся, так и не выяснив, могут ли они рассчитывать на помощь Дамбия.

Дамбий возвращается домой под вечер. При нем ездовые лошади и подводы. И, конечно, Жаал тут как тут. Преисполненный чувства собственной значимости, старикашка ведет себя как знатный гость: велит сварить ему самого жирного мяса, насытившись, расстегивает дэл и устраивается отдыхать, потребовав для себя массу услуг. Наконец Дамбий робко осведомляется, когда же гость примется за дело. Старик приподнимается на подушке.

— День, когда вы задумали кочевать, для вас неблагоприятен. Вы же выбрали по незнанию день черной овцы, который считается днем небесных дев и сулит беду — можно в течение года лишиться всего скота.

— Вот как! — восклицает Дамбий и многозначительно грозит пальцем жене. — Послушайся я тебя, как прошлый год, мы бы разорились.

Вообще-то Дамбий почти никогда не грозил людям пальцем, однако сейчас он очень взволнован. Но Бадам нет дела до настроения мужа, и она не желает скрывать свое возмущение, обратя его на гостя:

— Хороший ли день, плохой ли, вы-то откуда знаете, Жаал-гуай? Ведь вам столько лет, что вы, пожалуй, все давным-давно перезабыли.

Ну и дерзкая же супруга у Дамбия! Он с опаской косится на старика и говорит жене грозным шепотом:

— Думай, прежде чем зря языком болтать. Уж не хочешь ли ты сказать, что Жаал-гуай все это придумал сам? Ему это было бы не под силу.

— А чьи же это выдумки? — громко спрашивает Бадам. Дамбий чуть не стонет от досады.

— Он говорит то, что написано в книгах, — бросает он и оборачивается к старику: — Не обращайте на нее внимания. Как говорится, волос долог, да ум короток.

— В каких таких книгах? — не унимается Бадам.

— Дамбий, есть у тебя священная книга? — слабым голосом спрашивает Жаал.

— Как не быть! — Дамбий извлекает со дна сундука старую замусоленную книгу и подает старику.

— Книга Луйшадзы. Ею даже ученые интересуются, — наставительно произносит тот. — Держи, женщина, и читай сама, вот здесь, — и он наугад отчеркивает пальцем место на засаленной странице, испещренной старым монгольским шрифтом.

Дамбий сует нос в книгу.

— Тут ничего не разберешь, все слилось.

— Разобрать можно.

— Не стану я себе голову ломать, — упрямится Бадам. — Я училась новой письменности, значит, ваши поучения, написанные старым шрифтом, не для меня вовсе.

— Ладно, я сам прочту, коли вы не можете, — говорит Жаал и торжественно произносит, уставившись к книгу: «День черной овцы — день небесных дев. Рискнувший предпринять откочевку в такой день, за один год лишится всего скота».

— Слышала? — сердито спрашивает Дамбий жену. — Ты хочешь, чтобы нас постигло несчастье?

— Какой же день тогда выбрать? — сдается Бадам.

«Наиболее благоприятный, — день быка, когда на землю спускается посланник благодати, — снова читает старик. — В такой день кочевка пройдет благополучно».

Дамбий тут же принимает решение — они снимутся с места в день быка и ни минутой раньше. Правда, до него остается еще шесть суток, и погода за это время может испортиться, но глава семейства стоит на своем, несмотря на заявление Бадам в случае ненастья пожаловаться на мужа и Жаала председателю бага.

— Вот неудача! Вечно я опаздываю! — воскликнул Магнай, застав на месте оживленного хотона Цамбы опустевшее стойбище. — Куда ни приедешь, всюду одна и та же картина. Теперь придется ехать к кочевникам в горы. Вот и семейство Дамбия откочевало.

Баговый агитатор осмотрелся по сторонам. Грустную картину являл собой бывший хотон. На месте разбросанных юрт остались огромные круглые отпечатки, отчетливые, как следы на снегу. Трава в этих местах жухлая и почти вытоптана. Подле кругов оставлены большие плоские камни. По их виду можно судить, кто прожил это лето в довольстве, а кто впроголодь. Одни камни лоснятся от жира — на них хозяева держали кишки, наполненные маслом. А вот камни, покрытые не жиром, а плесенью. На краю хотона свалка, которую объели вороны. К югу от каждого круга виднеется ямка с золой — место, где кухарничали хозяйки.

Магнай на миг представил себе на месте покинутого хотона благоустроенный поселок, а в центре его — маслобойный завод. Люди работают там сообща, и им не надо в течение одного года несколько раз менять стойбище. Это — не пустая мечта, она вполне осуществима, если жители хотона вступят в объединение и станут трудиться вместе на общее благо.