От кочевья к оседлости

— Не будем же терять времени, товарищи. Сегодня поставим юрты и палатки, устроимся, а завтра с утра — за работу. Иначе не успеем дать воду пашне к предстоящей посевной. Нам с вами предстоит вырыть канал длиной в четырнадцать километров.

— Сможем ли мы? — усомнился Цамба. С его пухлого круглого лица последнее время так и не сходило изумление.

— А как быть с холмом? Нам через него реку не перебросить.

— По предварительным исследованиям, которые здесь проводились в прошлом году геологами аймака, река, стекая с гор, прежде чем занять свое место, уходит именно под этот холм. Мы соединим подземные воды с новым каналом.

Лувсанпэрэнлэй промолчал.

На прокладку канала народ прибывал с каждым днем. Звенели ломы и кирки. В морозном воздухе далеко вокруг разносились звуки мощных ударов по мерзлому грунту. Природа неохотно сдавала людям позиции. Дело продвигалось чрезвычайно медленно — каждый вершок вглубь, а рыть надо было на два метра, давался ценой огромных, нечеловеческих усилий. Лувсанпэрэнлэй глазами бригадира наблюдал, как люди порой, беспорядочно сгрудившись на одном месте, мешают друг другу. Ему пришло в голову изменить порядок работы, выделив каждому рабочему определенный участок. Работа пошла веселее — никто не хотел попасть в отстающие. Правда, через некоторое время кое-кто из аратов стал двигаться помедленнее, жалея себя. Дооху и Сурэн, работавшие наравне со всеми, заметили, что Цамба не столько работает, сколько отдыхает, всем своим видом показывая, как он устал. Председатель и парторг взяли кайло и лопату и принялись помогать отстающему на его участке. И тут же какой-то арат посмотрел на Цамбу с явной насмешкой и громко воскликнул: «Посмотрите-ка на Цамбу, араты! Ему участок отвели с гулькин нос, однако он и тут ухитряется чужой труд использовать!» «Вот дрянь языкатая! — подумал Цамба, косясь на Дооху с Сурэном, которые, делая вид, что не слышат насмешника, продолжали долбить упрямую землю. — А что, если руководство возьмет меня на заметку?» Как ни ленив был Цамба, а оказаться хуже всех ему не хотелось. Лом быстрее замелькал у него в руках. Вскоре ему стало жарко, даже пот прошиб. Словом, заработал Цамба на совесть, к нему вернулась ухватка опытного земледельца, неоднократно на своем веку поднимавшего вековую целину. Внезапно он поймал себя на мысли — да ведь он вкалывает, словно для себя. «Что мне от этого канала? Угомонись, старый дурень», — сказал он мысленно и на миг перевел дух. Никто вокруг него не обращал на Цамбу никакого внимания. В трудовом едином ритме сгибались и выпрямлялись спины. Глухие удары ломов, иногда — скрежет, когда попадался камень. Шумное, горячее дыхание людей. Цамба вдруг устыдился: «Остальные тоже работают не в собственном хозяйстве. А начальство? Оно и подавно могло бы отсиживаться в теплой юрте». И Цамба, подобрав повыше полы дэла, с удвоенной энергией взялся за дело.

В сумерках, перед возвращением в юрты и палатки, объединенцы оглянулись на результаты своего труда. Речной лед был затоптан сотнями шагов, мерзлая почва жалкими кучками лежала на снегу. И это все за целый день тяжелой работы!..

— Этак нам и года не хватит, чтобы канал вырыть, — грустно сказал стоящий рядом с председателем арат.

— Товарищи, это же только начало. Не надо падать духом. В эти дни мы проходим самый трудный участок — возле реки, но чем дальше мы будем от нее удаляться, тем будет легче. Почва пойдет не такая каменистая. Не надо огорчаться, нет ничего сильнее человеческих мускулов и непреклонной воли к победе.

Несколько опытных землекопов поддержали Дооху — по мере удаления от речного берега почва будет становиться все податливее.

Люди набились в палатки, но сегодня на всех мест не хватило. Тогда несколько юношей устроились на ночлег под открытым небом.

Дооху лежит в прокуренной юрте на жестком, как камень, тюфяке вместе с другими землекопами. Несмотря на чудовищную усталость, сон бежит от него. И хочется ему, немолодому уже человеку, очутиться сейчас в своей городской квартире, с женой и детишками. Как они там, без него? Сразу же, как только обзаведется мало-мальски сносным жильем, он привезет семью в объединение. А все-таки хорошо было бы сейчас очутиться дома. У него там две большие светлые комнаты, паровое отопление и электричество. Мягкая удобная постель с шерстяным одеялом. Поутру, хорошенько выспавшись, Дооху, бывало, успевал и гимнастику сделать, когда ее передавали по радио, и умыться подогретой водой, и неторопливо позавтракать. Потом садился в машину, дожидавшуюся его у подъезда, и ехал на работу. В кабинете тоже теплынь, уютно, книги, бумаги — все в полном порядке. На тумбочке, подальше от сквозняков, комнатные цветы. В конце месяца он получал зарплату, свыше тысячи тугриков. Райское было житье, что ни говори!