От кочевья к оседлости

— Я бы спел, да голоса нет, товарищ секретарь, — отозвался он, сдерживая резвый ход лошади. — Да и песен я не знаю. Две-три строчки, не больше.

— Ни за что не поверю! — засмеялся Сурэн. — В ваших краях, что, свадеб не бывает? Не знаю, как здесь, но у меня на родине каждый мужчина должен спеть на свадьбе не меньше трех песен.

— И у нас так же, но, к сожалению, не только на свадьбах любят погорланить. Кому не лень гонят из молока водку, а уж пьют зачастую безо всякой меры. Напьются — и знай себе распевают песенки. Я тут, знаете, что надумал? У аратов следует конфисковать всю посуду, годную для перегонки молока: котлы, кастрюли, те, что побольше. Развести жаркий костер и все туда побросать — пускай плавится!

— Отменный получился бы костерок, — кивнул Сурэн. — Только, боюсь, как бы одного ретивого бригадира заодно с посудой в переплав не пустили. И косточек от него не останется.

Но «ретивый бригадир» и ухом не повел.

— Если вам это не нравится, — серьезно продолжал он, — предлагаю так организовать труд в объединении, чтобы ни у кого минуты свободной не оставалось, да и разъяснительную работу поднять. Например, только рассядутся люди выпить и закусить, а к ним — агитатор: пожалуйте, мол, на беседу. Как не пойти? Тут уж не до застолья. Снова собрались, по рюмкам начали разливать, а тут — новое кино привезли, милости просим. И так раз за разом. Глядишь, пропадет охота бражничать.

В этот момент, словно живая иллюстрация к словам бригадира, из-за ближнего холма появился всадник, неуверенно сидящий в седле, — явно под хмельком.

— Вот он, пожалуйста! — с возмущением воскликнул бригадир, поджимая губы. — Вы бы пристыдили его, товарищ секретарь.

Всадник натянул поводья, поздоровался.

— Все пьянствуешь, Чойнроз? — сурово спросил бригадир. — Смотри, это до добра тебя не доведет.

— А что прикажете делать, бригадир? Сколько можно без дела болтаться? Сил моих больше нет! Вот и запил.

— Сам посуди, могу ли я без разрешения начальства принять тебя в свою бригаду? — недовольно поморщился бригадир.

— Где оно, ваше начальство? Небось из своего кресла даже большую гору не видит. А мы — люди маленькие, не до нас ему.

— Больно ты расхрабрился, приятель, — строго остановил бригадир Чойнроза. — Вот секретарь партячейки, можешь с ним поговорить, коли приспичило.

Хмель разом сошел с Чойнроза, но раздражение не убавилось.

— Меня зовут Цамбын Чойнроз, — глухо сказал он, обращаясь к Сурэну. — Верно, выпил я, но, честное слово, самую малость. А почему? Да потому, что не дают мне работы в родных краях. А все они виноваты, вот эти бюрократы! — Чойнроз указал кнутовищем на бригадира.

«Ах ты щенок! — мысленно ругнулся бригадир, стараясь, однако, не терять самообладание. — Бывают же такие людишки — сами накуролесят, а другие — расплачивайся!»

Секретарь выслушал сбивчивый рассказ Чойнроза, а когда тот кончил, задумчиво произнес:

— Тебе не нашлось работы, и выходит, от этого ты впал в отчаянье?

— Верно, начальник! Много лет я в рот не брал спиртного. Да и сейчас выпил капелюшечку. С непривычки развезло, извините.

— И все-таки отложим на время наш разговор. Возвращайся домой, отоспись хорошенько, а потом приезжай на центральную усадьбу. Разыщешь меня, и мы обо всем потолкуем. Обещаю, без работы не останешься. В наше время, да чтобы пропадала без дела пара молодых здоровых рук? Ерунда!

Они уехали, а Чойнроз остался стоять с бессильно повисшими вдоль туловища руками — теми самыми, которые секретарь назвал «молодыми, здоровыми». Некоторое время он беззвучно шевелил губами. Однако вскоре опомнился и закричал вслед Сурэну и бригадиру, отъехавшим уже на приличное расстояние:

— Спасибо вам! Я непременно приеду! — И пришпорил коня, низко припав к шелковистой черной гриве.

— Видали, товарищ секретарь? Что ни день, то повод для выпивки: то стрижка овец, то забой скота, то валянье войлока.

— Чойнроз обращался к вам с просьбой о приеме в бригаду? Почему не взяли?

— Да как его примешь? Единственный сынок богача Цамбы, отчаянный забияка и дебошир. Чуть было человека на тот свет не отправил. Повезло — пуля угодила в кобылу, а не в хозяина. Несколько лет назад эта история наделала много шума. Недавно Чойнроза освободили, вроде бы досрочно. Говорят, он в колонии работал хорошо, а все равно доверия у меня к нему нет. Он уже ко мне приставал: поручите, мол, отару пасти. И в полеводческую бригаду просился. Да только как бывшему заключенному общественное добро доверить?

— Значит, говоришь, покушался на жизнь человека?

— Стрелял в нынешнего бригадира полеводов Лувсанпэрэнлэя. Эх, хороша у него была лошадка! До сих пор Лувсанпэрэнлэй о ней забыть не может.

Сурэн внимательно глянул на сурового бригадира.

— Считаешь, Чойнроз неисправим?

— Думаю, что да, — буркнул тот, упрямо вскидывая подбородок, и подстегнул коня, давая понять, что больше не желает говорить на эту тему.

— Ну, это мы еще посмотрим, — вполголоса ответил Сурэн, обращаясь скорее к себе, чем к бригадиру. — Даже в самом пропащем человеке есть крупица добра, которая способна пересилить зло.