От кочевья к оседлости

Солнышко уже светило вовсю, когда путники наконец добрались до стойбища Чултэм-гуая. Близился полдень, и стадо еще не выгоняли на пастбище. В хотоне было многолюдно, как в праздники. Бригадир нахмурился.

— Смотрите, товарищ секретарь, что творится! До сих пор овцы не кормлены. Форменный беспорядок!

Бригадир был прав. Хотон бурлил, словно река в паводок. Еще со вчерашнего вечера сюда стали съезжаться непрошеные гости, а нынче с утра пораньше и вовсе будто плотину прорвало. Первым еще с вечера пожаловал торговец Ванчиг, недавно вернувшийся из аймачного центра — семья отказалась за ним последовать, а какая же жизнь без семьи? Попросился в животноводческую бригаду, обещал честно трудиться. Приняли его с испытательным сроком.

Однако об этом условии Ванчиг напрочь позабыл, когда прошлым вечером заявился в стойбище Чултэма. На радушное приветствие хозяина он ответил грубой бранью:

— Видать, по вкусу вам пришлось молочко от моих коз? Ишь какое брюшко себе нагуляли, Чултэм-гуай!

— Да ты никак спятил? — удивился Чултэм-гуай, поджарый крепкий старик с острым взглядом. — Нужно мне твое молоко! Я всю продукцию сдаю объединению. И где, ты разглядел у меня живот? Сроду толстым не был, у нас в роду все сухощавые.

— Э-э, — угрожающе протянул Ванчиг, — я не такой простофиля, как вам кажется. Завтра я сам подою своих коз.

— Не положено! — вскипел вдруг Чултэм. — За всю скотину отвечаю я. И козы теперь вовсе не твои, а общественные. Возвращался бы ты, мил-человек, в свою бригаду, не мешал работать.

— Ну, мы еще поглядим, чья возьмет, — зловеще ответил Ванчиг, располагаясь на ночлег в почетной части юрты, всем своим видом показывая, что не намерен дожидаться приглашения хозяина.

И все прочие араты, что заявились в хотон старого Чултэма, предъявляли те же претензии: наверняка животновод присваивает молоко от сданных в общественное стадо животных.

Подъехав к юрте Чултэма, Сурэн и бригадир стали свидетелями забавной сценки: на краю хотона, обхватив за шею старого безрогого барана с облезлой шкурой, его бывший владелец заливался горючими слезами. Новенький шелковый хадак, которым хозяин обмотал шею животного, то и дело соскальзывал, и плачущий поправлял его дрожащими руками, что-то приговаривая сквозь слезы, ласково и грустно.

— Эй, что случилось? — крикнул Сурэн, привстав в стременах.

Человек узнал секретаря, утер слезы, высморкался и, продолжая изредка всхлипывать, пояснил, что старик Чултэм задумал выхолостить его любимца.

— Да это ж беззаконие, товарищ секретарь! Разве можно так безответственно обращаться с собственностью объединения? Он, что ли, вырастил этого барана? Так чего распоряжается? Накажите Чултэма за самоуправство, чтоб другим неповадно было чужих баранчиков губить.

Сурэн ответить не успел — спотыкаясь и загребая песок, к ним бежал старый Чултэм. Забыв поздороваться, старик выкрикнул дрожащим от обиды голосом:

— Твой баран, будь он трижды неладен, старше меня, от него маткам один вред, бесплодными они остаются от такого производителя!

— Мой баран еще в полной силе! Погляди, сколько у него потомства. — Арат показал на несколько годовалых баранов с проплешинами на лбу.

— Эх, Загд, Загд! Совести у тебя нет! — сокрушенно воскликнул Чултэм. — Из-за твоего красавца в прошлом году в нашей отаре половина маток остались яловыми. Случайно несколько ягнят на свет появилось, и то слабенькие. Какое может быть потомство от старого производителя! — И, окончательно войдя в раж, сердито прибавил: — И у старых родителей дети рождаются заморышами. Не иначе, как твои родители были в преклонных годах, когда тебя на свет произвели, этакого бестолкового.

— Что, что? — от возмущенья Загд едва не поперхнулся, слезы мгновенно высохли, руки сжались в крепкие кулаки.

Бригадир сделал знак Сурэну — пора вмешаться.

— Послушайте, Загд-гуай, сдается мне, Чултэм прав. Нам надо улучшать породу животных. Осенью мы для этой отары приобретем нового барана-производителя. Кроме того, скоро создадим передвижной зоопункт, будет проводиться искусственное осеменение животных.

— Фу, гадость какую выдумали! — фыркнула за спиной Сурэна какая-то старуха. — Что это еще за искусственное осеменение?

Сурэн оглянулся — он и не заметил, как его плотным кольцом окружили люди. Он услышал, как другая старушка сердито одернула первую:

— Не понимаешь, так не встревай!

— Выходит, вы, товарищ секретарь, одобряете Чултэма? — растерянно спросил Загд.

— Одобряю! — коротко ответил Сурэн, намереваясь наконец спешиться. Он успел заметить, как исказилось от боли лицо Загда, словно не над бараном, а над ним самим должна была быть произведена та самая операция.

— Эх! — воскликнул он, воздевая руки к небу. — Видать, бесславно оборвется корень жизни славного барана.

Ни Сурэн, ни бригадир больше не слушали его. Обходя пастбище в сопровождении хозяина, они сочувственно внимали его жалобам.