От кочевья к оседлости

В свое время, будучи слушателем курсов для руководящих работников, Сурэн с недоверием отнесся к утверждению лекторов об особых трудностях в преодолении частнособственнических традиций в сознании людей. Тогда казалось все просто: победил социализм — следовательно, исчезла почва для таких традиций. Как же он был тогда наивен! Теперь он понимает, что это значит, когда арат приезжает в общественную отару и говорит: «Я соскучился по своим овечкам». И любая работа из рук валится у такого арата, покуда не убедится он, что с овцами все в порядке. От иных бригадиров часто можно слышать жалобу: собственных маток чабаны выдаивают так, чтобы осталось молоко ягнятам, а остальных маток опустошают до последней капли, чтобы побольше сдать молока. Ну, подохнет десяток-другой ягнят, невелика беда. Всегда найдется причина, чтобы списать убыль. Психология — тонкая штука. Контроль надо усилить, работу организовать так, чтобы не оставалось ни малейшей лазейки для охотников до общего добра.

Сурэн, увлеченный своими мыслями, не сразу услышал, как у него за спиной звонко зацокали конские копыта.

— Товарищ секретарь! — окликнул его юношеский голос. Сурэн оглянулся — Чойнроз! До чего ж не похож был этот серьезный, чуточку грустный паренек на давешнего пьяного молодчика.

— Как хорошо, что я вас догнал! — сказал Чойнроз. — Вы уж извините меня за вчерашнее. Выпил малость. Больше это не повторится, даю слово.

Они спешились, присели на плоские большие камни, подставив солнцу спины, и Чойнроз поведал Сурэну всю свою историю без утайки, чувствуя, как от этого рассказа на душе у него становится легче. Ведь никто не хотел толком его выслушать, только прочь гнали, словно прокаженного. Сурэн и без того уже знал о Чойнрозе все, но ни разу не перебил, давая тому возможность излить свою душу.

— Теперь ты понимаешь, как неправильно жил прежде? — спросил он наконец.

— Понимаю, — ответил Чойнроз, открыто глядя в глаза собеседнику. — И себя опозорил, и своих земляков. Больше всего на свете хочу теперь доказать, что стал совсем другим человеком. Эх, мне бы только попасть в молодежную строительную бригаду! Да секретарь ревсомольской ячейки Магнай и слышать об этом не хочет.

— Ладно, подумаем, как тебе помочь, — пообещал Сурэн. — Поговорю в правлении, а ты через пару деньков приезжай на центральную усадьбу, надеюсь, к тому времени вопрос о твоем трудоустройстве решится. Но и ты, смотри, не подведи меня. Доверие потерять легче легкого, а вот вернуть его во сто крат труднее.

— Большое спасибо, товарищ секретарь! Если б вы только знали, как истосковался я по работе! Порой, словно наяву, чувствую запах сырой глины, свежей известки. — Эти слова вырвались из самой глубины души, и Сурэн живо откликнулся на них, но разжалобиться себе не позволил. Он только ласково улыбнулся пареньку.

— Да ты поэт, оказывается! Может, споешь что-нибудь? Я сам не пою, зато послушать — большой охотник.

На скаку рукой умелой
Заарканил я коня.
А любовь — такое дело —
Заарканила меня, —

запел Чойнроз, лукаво поблескивая черными глазами.

— Ты женат? — спросил Сурэн, когда Чойнроз оборвал песню на самой высокой ноте.

— Нет, — вздохнул парень. — Но любимая есть. Только ведь она меня и за человека не считает. Для нее я всего лишь бывший арестант.

— Так поговорил бы с ней начистоту, как сейчас со мной. Кто же она, если не секрет?

Легкий румянец проступил на смуглых щеках Чойнроза.

— Ее зовут Цэвэл. Это дочка арата Дамбия. Если вы ее знаете, прошу вас, ничего обо мне не говорите. Я сам постараюсь заслужить ее доверие. — Чойнроз хотел еще добавить — любовь, но не решился — о том, что Цэвэл когда-нибудь полюбит его, он мог только мечтать.

— Доверие, брат, прежде всего, — улыбнулся Сурэн, вспоминая собственную молодость. — Ну, пора в путь. — Он провел рукой по затылку. — Ишь, как припекает.

Они разъехались, и вскоре таинственное молчание задумчивых гор Ар-Жаргалант нарушила веселая песня:

Конь с арканом прочь умчался.
Догоняй теперь, лови.
Но как был, так и остался
Я в неволе у любви.

Горное эхо подхватило страстный напев, и Сурэн мысленно, от всей души пожелал, чтобы он достиг ушей той, которой был посвящен.

ЧУДО

Прокладка канала затянулась. Если и дальше так пойдет, не то что к весне — до осени не закончить. Несколько человек, поддавшись примеру Ванчига, покинули стройку. Даже бригадир Лувсанпэрэнлэй крепился из последних сил, он то и дело подъезжал к председателю с такими речами, от которых тому муторно становилось.

Однажды, когда Дооху приехал на канал, Лувсанпэрэнлэй заявил напрямик:

— Послушайте, председатель, мы выбились из сил, пообносились, отощали. Нет больше мочи. Видать, затеяли мы пустое дело. Даже если проложим канал, неизвестно еще, не уйдет ли из него вода в пади Хотгор и Гудгэр. Терпение мое на исходе, да и у других тоже. Что делать будем?