От кочевья к оседлости

— Пожалейте, меня, старика. Совсем со света сживают, покоя никакого нет. А сколько проклятий обрушилось на мою седую голову! И как она еще на плечах держится! Судите сами: что ни день, то незваные гости, и у каждого своя претензии. Почему овечки отощали, почему у барашка копытце сбито? А уж когда на днях беда случилась — матка нечаянно придавила новорожденного, мне судом не в шутку пригрозили. А у меня, между прочим, рабочих рук позарез не хватает. Чем старика честить, лучше помогли бы. Ан нет! Только надзирать горазды. Тут еще один радетель свалился на мою голову. Овечек, дескать, его родимых, чищу плохо, недоглядел, в глине они где-то вымазались. А главное, им нужно давать побольше дикого чеснока, они к этому привыкли. Ну где, спрашивается, я возьму этакую прорву чеснока, чтобы на всех хватило? Соответственно отвечаю, а тот: «Значит, надумал молоко и мясо присваивать, то-то опасаешься, что чесноком будет пахнуть». Мало того, он решил весь молодняк, который мы приняли от его овец, проклеймить. Не могу же я с ним драться, он мужик дюжий. Да вот и он сам, полюбуйтесь.

Они остановились подле плотного мужчины, ловко орудовавшего раскаленным клеймом на длинной ручке. Его раскрасневшееся от жара и усердия лицо с выдающимися вперед зубами узнали сразу. Это был Цамба.

— Здравствуйте, Цамба-гуай, — приветствовал его Сурэн. — Чем это вы занимаетесь?

— А, это вы, товарищ секретарь! — В голосе Цамбы звучит явная растерянность, — Видите ли, решил поставить клеймо молоденьким барашкам.

— Зачем вам эта морока?

— Эх, товарищ секретарь, как же иначе я свою скотину от чужой отличу, особенно когда вырастет?

— Животные еще малы, чтобы клеймить, подождали бы, покуда окрепнут, — вставил бригадир.

— Дождешься, пожалуй, что их в котел отправят, — осмелев, возразил Цамба. Вид у него был устрашающий. В руках клеймо с налипшими на него клочками шерсти, руки и лицо в брызгах крови. Но Сурэну вдруг стало жаль Цамбу — нелегко человеку отречься от старых привычек. Он сказал как можно мягче:

— Цамба-гуай, бросьте вы это дело. Не мучайте ягнят, никуда они не денутся и без клейма, неужто в бригаде за ними не присмотрят как следует?

В этот момент Цамба ловко ухватил очередного ягненка и пробил ему клеймом черное бархатистое ушко. Ягненок жалобно заблеял, а Цамба недоуменно уставился на Сурэна.

— Как это никуда не денутся? Чай, не впервой сюда наезжаю. На днях собственными ушами слышал, как жена Балдана, чабана из этого хотона, пожаловалась супруге другого чабана, что, мол, одна из овец в ее личном хозяйстве окотилась мертвым ягненком. А та ей в ответ: «Подумаешь, беда какая! Схорони своего незаметно, а у матки из общественного стада отними маленького да к своей подложи». Я потом проверил: моя матка осталась без ягненка. Я кинулся к Балдану. Гляжу, мой лысый ягненочек их матку сосет. Хотел отнять, но бабы так на меня накинулись, что я уж и не рад был. Вот и решил: свой молодняк клеймить буду, чтобы не растаскивали его по личным хозяйствам.

Слова Цамбы заставили Сурэна призадуматься.

— Как получается, что молодняк из общественного стада забирают в личные хозяйства? — строго спросил он бригадира. — За это будем наказывать! — Он взглянул на Цамбу, на его разгоряченное лицо, усыпанное бусинами пота, на маленькие глаза, с настороженным выжиданием смотревшие на секретаря. — Вы, пожалуй, правы, дорогой товарищ. Общественный скот надо метить. Только не личными клеймами, а клеймом единого образца, чтобы никому не повадно было зариться на общественное добро.

— Клеймо надо изготовить попроще, — вставил бригадир.

— Например, в форме небольшой сережки, будет просто и красиво, — отозвался Цамба. Предложение Сурэна ему пришлось по душе.

Разобрав еще несколько споров и убедив аратов больше не вмешиваться в распоряжения бригадира, а главное, дав твердое обещание установить строгий контроль, Сурэн и не заметил, как наступил вечер. Пришлось поездку в соседний хотон отложить на утро. К полудню погода разгулялась, хотя рассвет был хмурым.

В потоках солнечного света зазолотились редкие кустики трав, что росли пообочь извилистой дороги, убегающей к горам Ар-Жаргалант. В другое время Сурэн непременно спешился бы, чтобы полюбоваться живописным пейзажем, но сейчас его мысли все еще были заняты увиденным в хотоне Чултэма.