От кочевья к оседлости

Дооху молчал. Где найти слова, которые убедили бы этих усталых до предела людей в необходимости во что бы то ни стало довести дело до конца. Только поначалу трудно, дальше будет легче. Люди должны поверить в свои силы, в мощь коллективного труда.

Чей-то голос выкрикнул из толпы:

— Начальник, вам народ не жалко? Ведь мы люди, а не скотина!

— По домам разойдемся! Не желаем здесь костьми лечь! — поддержали остальные.

— Не совладать нам с мерзлотой. Одолеет она нас!

— Уж лучше промышлять сусликов, чем так надрываться. Этак недолго и ноги протянуть. Уйдем, и точка! Разве мы не вольны поступать как хотим?

Кто это сказал? Дооху заметил человека, который тут же спрятался за спины товарищей. Он узнал его. Это был прежний председатель одного из багов, входивших в Халиун-сомон. Однако пристальный взгляд Дооху не устрашил его, и он опять закричал:

— Может, наш председатель, как в тридцатые годы, вздумал государству навредить — разбазарить средства и людей вымотать? Знавали мы таких председателей!

— Вы-то бы уж помолчали! — воскликнул Дооху, бледнея от гнева. — Только сбиваете народ с толку! — Но тут же постарался взять себя в руки. — Вернемся к делу, товарищи. — И уже совершенно будничным тоном спросил он, сдвигая шапку на затылок: — Как подвинулась работа?

— Не работа, а маета одна! Весна на носу. У каждого из нас есть собственный клочок пашни, надо за него приниматься, — бросил Лувсанпэрэнлэй, упрямо вздергивая подбородок. — Ваше объединение как-нибудь без нас обойдется.

— Не мое, а наше, общее, — одернул его Дооху. — Сами писали заявление с просьбой принять в объединение. И никто вам привольной жизни не обещал. Мы ведь только начинаем наше дело. И знаете, друзья, я ведь тоже считаю, что долбить промерзшую землю с утра до вечера, ночевать в продуваемых ветром палатках, питаться всухомятку — это не та самая рассчастливая жизнь, о которой мы все мечтаем. Но разве не замечательно, что мы все-таки взялись построить по-настоящему счастливую жизнь? Вот вы, товарищ бригадир, ответьте мне, что такое счастье?

Лувсанпэрэнлэй поднял на председателя взгляд и только тут заметил, как глубоко запали у Дооху глаза и ввалились щеки, как обтрепался на нем дэл, еще месяц назад казавшийся щеголеватым. «Ишь, как с лица спал, бедняга, — подумалось Лувсанпэрэнлэю, — а еще о счастье рассуждает. А ведь большим начальником был, жил, поди, в хоромах. Ради чего он променял свою прежнюю жизнь на нынешнюю, неустроенную?» Лувсанпэрэнлэй переглянулся с Цамбой. «Что это на свете делается! — было написано на утратившем вдруг хитроватость и ставшем от этого простодушным лице Цамбы. — И чего мы напустились на председателя? Разве он похож на пустобреха? Если такой человек убежден, что канал необходим, значит, так оно и есть».

— Ну так как, Лувсанпэрэнлэй-гуай? — не отступал Дооху. — В чем же, по-вашему, счастье?

Лувсанпэрэнлэй втянул голову в плечи. Как объяснишь словами, что такое счастье? Еды вдоволь и сон в неге? А может, добрый конь, да посвист степного ветра в ушах, да солнце над головой? Или вот в этих людях, с которыми, можно сказать, пуд соли съел? Он задумчиво покачал головой и отвел глаза. Не мог он так просто ответить. Ох уж этот председатель, умеет разбередить человеку душу!

И вдруг среди наступившей тишины раздался дребезжащий голосок старого Пила:

— Чем болтать, лучше за работу приниматься. Когда-нибудь мы ее кончим. Ну, не в этом году, так в следующем!

Дружок торговца Ванчига Гончиг исподлобья глянул на Пила, но ничего не сказал. «В конце концов, промолчавший всегда в выигрыше», — подумал он.

— Ладно, товарищи, — со вздохом сказал Дооху. — Не очень-то откровенный разговор у нас с вами получился. Сегодня холодно. Расходитесь по палаткам, разведите костры. Завтра ожидается потепление. Утром наверстаем упущенное. С минуты на минуту из объединения привезут несколько бараньих туш, будет из чего приготовить горячий обед. И еще — простите меня, если сурово с вами разговаривал.

— Сурово, говоришь, сынок? — усмехнулся Пил. — Да я в старину от нойонов такое слыхивал, чего нынче и во сне не услышишь!

— Разве дело в сытном обеде? — сказал Цамба. — День короткий, до темноты надо поработать как следует.

— А ну, товарищи, бери инструмент — и за мной! — скомандовал Лувсанпэрэнлэй, совестясь встречаться глазами с председателем.

— Погодите, — попытался остановить рабочих Дооху, — отдохните сегодня. Завтра я снова к вам наведаюсь, тогда и потолкуем еще раз.

— Отдыхать некогда! — возразили ему рабочие, разбирая брошенный инструмент. — От безделья только мерзнешь.