— Час от часу не легче! — удрученно вздохнул Дамбий. Он очень устал. Переживания минувшей ночи заметно поубавили его боевой дух. Он поблагодарил за верные сведения и, поклявшись держать рот на замке, распрощался с Ванчигом и Гончигом.
На другой день Дамбий отправился к председателю. Разговор у них вышел тяжелый. Дооху ни разу не перебил арата, в рассказе которого злые слезы перемежались с проклятьями по адресу Загда, живодера и губителя.
— Придется строго поговорить с Загдом, — огорченно вздохнул председатель. — Беда с ним. Не хочет человек образумиться. Что же делать с вашей отарой? Лишних рук в объединении, сами знаете, нет.
— Сохраните отару за мной.
— А полеводческая бригада?
— Я справлюсь с двойной нагрузкой. Разрешите только дочери оставить стройку и вернуться домой.
— Не дело предлагаете, Дамбий-гуай. Девушка только начала привыкать к коллективу, а вы ее забрать решили. Думаю, она откажется. Вы уж, пожалуйста, сами выбирайте что-нибудь одно — либо земледелие, либо отара.
— Я оба дела люблю, председатель, — угрюмо буркнул Дамбий. — А не хотите меня уважить, отпустите на все четыре стороны.
— И не подумаем. Куда вы один денетесь? Все в округе в объединение вступили, а вы бежать надумали. С кем кочевать-то будете? Не в одиночку же!
— Могу и в одиночку, — упрямо возразил Дамбий, позабыв о тех трудностях, которыми чревата одинокая жизнь. — Не пропаду, пока руки-ноги целы. А задерживать не имеете права. Разве не записано в уставе, что объединение — дело добровольное?
Другой на месте Дооху наверняка рассердился бы. Но председатель понял, что творится в душе старого арата, и посочувствовал ему.
— Ладно, — махнул он рукой, глядя на расстроенное лицо посетителя. — Будь по-вашему. Забирайте отару. Дочку отпустим, с ее согласия, конечно, с ней ведь тоже надо считаться.
На том они и поладили б, если б не припомнился Дамбию давешний разговор с торговцами. «Ухожу из объединения!» — заартачился он.
И Дамбий забрал свой скот из общественного хозяйства. Так он вторично сошел с широкой дороги на узкую стезю, ведущую в неизвестность.
ПРЕКРАСНАЯ ПОРА — МОЛОДОСТЬ!
Чойнроз молодежную бригаду не подвел. Напротив, за короткий срок он сделался самым незаменимым человеком на стройке. Оказалось, он и впрямь владеет несколькими строительными специальностями. За что ни возьмется, все горит у него в руках. Свои рабочие секреты Чойнроз не держал в тайне — с любым был рад поделиться. Лишь один человек не желал у него ничему учиться — его дружок Сумъя. «Это ж надо, — думал он, — в передовики выбился! И чего они все носятся с этим бывшим арестантом? Чем я хуже?» Сумъя мысленно поклялся себе обогнать Чойнроза по всем показателям. Обойдется он без его советов да подсказок.
Как ни был Чойнроз увлечен работой, мысли о Цэвэл по-прежнему не давали ему покоя. Каждый самый малый свой успех он мысленно посвящал ей. Но признаться ей в этом он не мог — девушка упорно не замечала его, как, впрочем, и всех остальных парней. Ее сердце было отдано одному Магнаю. Временами ей начинало казаться, что Магнай чересчур самоуверен, эгоистичен, что он вообще не способен полюбить. Но дни шли за днями, и Цэвэл все крепче привязывалась к коллективу. Она уже не дичилась своих подруг, привыкла к их веселым шуткам и озорству, хотя сама оставалась такой же молчуньей, как вначале. Всякая необходимость высказаться на людях повергала ее в смятение.
Однажды вечером Чойнроз сказал:
— У Цэвэл чудесный голос, она замечательно поет. Мы же готовим концерт к открытию красного уголка. Надо уговорить ее выступить. Она может победить в отборочном конкурсе и поехать на фестиваль молодежи и студентов.
В то время, пока Чойнроз нахваливал ее, Цэвэл сидела вместе с подругами возле палатки, безмятежно наблюдая, как погружается за горы солнце. Когда товарищи попросили ее спеть, она отказалась наотрез. Какая из нее певица! Но поздно вечером девушкам из ее бригады удалось все-таки уговорить ее, и она начала петь тонким, дребезжащим голоском.
В соседней палатке парни развлекались игрой в считалочку. Призом служил старый, вытертый нагрудный значок. Сумъя побеждал в игре и уже поглядывал на приз как на свою собственность. Но тут Чойнроз вдруг крикнул:
— Замолчи, Сумъя! Это ж Цэвэл поет.
Сумъя сбился и досадливо бросил:
— Испугался, что останешься в проигрыше?
Но Чойнроз лишь махнул рукой.
Девичий голос набирал силу, стал чист и прозрачен, словно горный ручей.
Парни столпились возле палатки девчат и, затаив дыхание, слушали пение Цэвэл. Едва смолкли последние звуки, раздались громкие аплодисменты. Цэвэл от неожиданности вспыхнула и закрыла руками лицо.