От кочевья к оседлости

С того вечера за Цэвэл закрепилась слава замечательной певуньи. Теперь, стоило девушкам завести песню, она охотно присоединялась к ним. Но вот танцевать она так и не научилась. В бригаде все были уверены — Цэвэл на предстоящем конкурсе непременно победит. Однако победила не она, а бойкая Цолмон. Более того, Цэвэл с позором провалилась. Почему это произошло, знала лишь она одна. Выйдя на сцену, она первым делом отыскала в зале Магная. Но, увы, он даже не смотрел в ее сторону, а тихо о чем-то переговаривался со своей соседкой. Ни Цэвэл, ни ее песни нисколько не интересовали его. У девушки от обиды перехватило горло, голос у нее сорвался, и вместо раздольного, широкого пения, которое так покоряло всех, из ее груди вырвались хрипловатые немелодичные звуки.

Из-за неудачи Цэвэл больше всех огорчился Чойнроз. Ее же саму, казалось, нисколько не опечалил провал, она лишь сторонкой обходила стенд со стенгазетой, где поспешили поместить на нее обидную карикатуру.

Об этом досадном событии вскоре все позабыли, мало ли у молодежи других дел и забот! А тут еще однажды, незадолго до обеденного перерыва, на стройке появился кассир и объявил, что сегодня он выдаст им первую получку. Сразу же образовалась очередь. Ребята шутили, подтрунивали друг над дружкой, каждому не терпелось узнать, сколько же он заработал.

Первым в очереди оказался Сумъя. Кассир отыскал в ведомости его имя и, отделив от толстой пачки кредиток несколько бумажек, сказал:

— Получай, Сумъя! Вот тебе твои двести пятьдесят тугриков.

— Спасибочки, до свиданья. — Хитрая рожица парня расплылась от удовольствия.

— Э, держите его! — завопил кассир. — Расписаться надо!

Получив деньги, радостные и оживленные строители сразу же побежали к торговому агенту. В его маленькой Юрте стало тесно и душно. Кто-то посетовал на давку, и тогда агент бросил:

— А вы постройте магазин! А то, понимаете, набились сюда, а серьезных покупателей-то и нет.

— Как это нет? Мы все сюда за покупками! — последовал ошеломляющий ответ.

— Три кило сахарного печенья! — требовал один. И тут же пояснял: — Это я для маленьких сестренок и братишек, их у меня много.

— Пять пачек нюхательного табака, пусть бабушка с дедушкой душу отведут, — перебивал его другой.

— Банку клея. Да, да, целую!

— Помилуй, парень, зачем тебе столько?

— Письма к милой заклеивать!

Один Чойнроз долго переминался с ноги на ногу: он украдкой облюбовал красивый шелковый платочек для Цэвэл. Но едва он открыл рот, чтобы потребовать товар, как Сумъя тут же встрял:

— Для кого подарочек?

— Сестре, — не придумав ничего лучшего, соврал Чойнроз.

— Нет у тебя никакой сестры! — завопил Сумъя. Как же Чойнрозу хотелось дать щелчка нахалу, но он удержался.

— Есть, двоюродная, — упрямо возразил он.

— И она тебе дороже родной матушки? — хихикнул Сумъя, чувствуя себя задетым за живое: оказывается, у Чойнроза есть подружка, а он, лучший друг, ничего о ней не знает. — Ты погляди лучше, какую я себе шляпу отхватил! Фетровая, загляденье, а не шляпа.

— Тьфу! — досадливо сплюнул Чойнроз. — Эта шляпа идет тебе, как корове седло.

Сумъя оторопел. Но он не из тех, кто за словом в карман полезет.

— Ты уж лучше признайся — позавидовал мне! Шляп-то больше ни одной не осталось. Но ты не горюй, я могу ее уступить тебе по-дружески, — сказал он и вышел вон.

Справедливости ради надо признать, что шляпа и впрямь была хороша, и Сумъя выглядел в ней заправским щеголем.

Первая получка надолго взбудоражила молодых строителей. Вечером того же дня они единодушно решили, что в следующий раз непременно купят себе по настоящему кошельку, чтобы было где хранить зарплату. Они не привыкли к деньгам, никто из них до сих пор не держал в руках такой крупной суммы, а потому все судили да рядили, как распорядиться деньгами — отдать матери, послать отцу, приобрести обновки для младшеньких?

На другой день после получки было воскресенье, Сумъя подбил нескольких приятелей отметить первую зарплату хорошим застольем и под вечер бродил по поселку, будучи изрядно под хмельком. В таком виде он и повстречался Магнаю, спешившему по делам к секретарю партийной ячейки. В результате обоим досталось от секретаря — Сумъе за выпивку, а Магнаю за то, что своевременно не разъяснил товарищам, как лучше распорядиться заработанными деньгами.

Утром в понедельник, едва молодежь заступила на работу, подле стройплощадки появился Дамбий. Он вел в поводу запасную лошадь. Цэвэл опрометью бросилась к отцу.

— Соскучилась, дочка? — растроганно спросил Дамбий, с любовью и тревогой всматриваясь в родное лицо. Однако Цэвэл не выглядела изнуренной, напротив, лицо ее пылало здоровым румянцем.

— Конечно, отец! Как мама? Почему она не приезжает ко мне?

— Дел по горло. Больше тебе скучать не придется, Я вышел из объединения и вот приехал за тобой. Хватит глину месить, дома найдутся дела поважнее.

Цэвэл едва не упала. Отец вышел из объединения! Позор-то какой!

— Что случилось, отец? — пересилив себя, мягко спросила она, но Дамбий уловил в вопросе дочери укоризненную нотку.