От Копакабаны до Амазонки

Пересекаем лес, обдавший нас свежестью. Вот и дом хозяина — на вершине холма. Оказавшись в гостиной, утоляем жажду зеленым лимоном, выжатым в теплую воду. Хозяин, оставаясь все время верным своим барским манерам и жестам, вносит два ручных пулемета (они были в машине, под сиденьями). Я недоверчиво скривляю бровь. «У меня есть еще автоматическая винтовка», — объявляет он, делая небрежное движение рукой.

Душ, шампунь, быстрая еда — и каждый, растянувшись, где смог, проваливается в тяжелый сон. В 15 часов здесь даже птицы засыпают…

Королевство таких размеров изучается лишь с помощью автомобиля. Хозяин уже ждет нас у подъезда. На нем мягкие щегольские сапоги, у бедер — два длиннющих кольта, на поясе — до отказа набитый патронташ. Он придерживает открытую для нас дверцу машины.

Не время ли и мне блеснуть моим «смит-вессоном»? Почему, в самом деле, не действовать в унисон с хозяином? Возвращаюсь в комнаты и забираю свое оружие. Оно, естественно, нисколько не придает мне воинственности латифундиста-ковбоя, однако теперь я чувствую себя менее беззащитным, сидя рядом с хозяином.

25 тысяч гектаров! Сначала мы едем по длинной стороне имения — это 20 километров. На коленях хозяина карта латифундии. Земли все плодородные, пастбища жирные. Местами участок разделен рощами. Нанду[28] время от времени разбегаются вправо и влево от машины, и мы вступаем с ними в соревнование на скорость. В одном месте повергаем в ужас табун из двух десятков лошадей на свободе. Их кожа переливается атласным блеском. Стадо в полсотни коров быстро наплывает на нас из глубины бесконечной прерии. В определенные места дважды в неделю им доставляют соль. И вот животные, вероятно, подумали, что появление нашей машины и означает как раз день манны небесной…

На землях имения ничего не выращивается. Пять батраков, один из которых находится теперь с нами в машине, призваны наблюдать за 5 тысячами голов крупного рогатого скота, пасущегося в прерии. Мы едем в траве, достигающей ветрового стекла машины, или меж деревьев, ветки которых хлещут нас. Едем уже два часа, и ни одного человека! Нигде!

Остановка. Хозяин отходит в кусты. Два француза склоняются над планом зеленого рая: «Здесь можно было бы посадить… Там устроить… По норме: одна семья на десять гектаров… С тракторами… Это составило бы 2 тысячи семей, или 10 тысяч человек… В связи с животноводством можно было бы построить холодильник… Если американцы, конечно, позволят… Но их можно заинтересовать…»

Продолжаем поездку. Машина идет по берегу озера, кишащего крокодилами. Но мы их не видим. Потом опять спугиваем табун диких лошадей…

Вечер собирает нас на террасе перед лицом ночи, наполненной загадочными звуками, происхождение которых трудно определить. Обстановка располагает к признаниям, к откровенным вопросам. Каждый пытается тянуть в свою сторону. Два француза обеспокоены будущим этих девственных земель. Я пытаюсь распространить эти опасения на судьбу всей Бразилии. Это беседа-самба: два шага вправо, два шага влево…

Джентльмен-латифундист, по его признанию, обожает охоту. В имении, где изобилуют куропатки, утки, нанду, ягуары, косули, тапиры и кабаны («эти последние страшно опасны, они нападают стадом в 50 штук!»), он предпочитает охоту на крокодилов. Только на крокодилов. В дни Карнавала он якобы оказался на волосок от беды.

— Представьте, раненый и рассвирепевший кайман уже занес лапу в мою лодку!

Он говорит это смеясь.

Да, без охоты на крокодилов джентльмен просто жить не может. Из-за нее, этой странной страсти, он довел до полусумасшествия одного человека. Да еще кого — своего лучшего друга!

— Да, да, именно! — опять со смехом говорит джентльмен. — Этот мой друг — смелый тип, даже сорвиголова. Но он страдает одной врожденной слабостью — смертельно боится крокодилов. И до того он меня этим заинтриговал, что в один прекрасный вечер я пожелал взять его с собой поохотиться на кайманов.

Опять раздается сытый смех хозяина. И продолжение рассказа:

— Я, стоя на берегу, держу лодку и говорю другу: «Усаживайся!» А когда он сел, я изо всей силы оттолкнул лодку к центру озера. Так он оказался среди воды, один, без весел. В озере, кишащем кайманами! И знали бы вы, как он от страха закричал! Вот орал — прелесть! «Греби руками, — кричу ему с берега, — греби руками!» Но он не осмеливается. Боится, что кайманы откусят ему кисти. И опять орет. Забавнейше орет! Видит кайманов повсюду, особенно вокруг лодки, и орет от страха. Прелесть! Ну, я оставил его там на добрый часок. Ох и наорался же он за этот час! Потом я ему втолковывал с берега: «Пойми, кайман никогда не набрасывается первым. Никогда! За исключением лишь случая, если ты у самки забираешь детеныша. Пойми! Греби руками!» Но он не хотел мне верить. Тогда уже я вынужден был орать: «Или ты гребешь руками, или я уезжаю без тебя!» В итоге, и конечно от страха, он все-таки добрался до берега методом, который я ему советовал. Ничего, обошлось. Но (тут джентльмен вновь рассмеялся)… он хотел меня потом застрелить.

— А как тут с животноводством? — вставил вопрос тощий француз.