От Копакабаны до Амазонки

Уничтожение их было первым историческим несчастьем Амазонии. Кто, кроме тех, кому удалось приспособиться и обжиться в зеленом аду, мог поделиться опытом с пришельцами? Обреченные на смерть и муки, на преследования и рабство, они замыкались в молчании в самых недоступных районах. Поэтому лишь сегодня вдруг обнаруживается прекрасное действие кураре для лечения полиомиелита.

Единственное, в чем ощущается индейское наследие,~-это возможность для миллионера из Рио похвастаться тем, что в жилах у него течет капля индейской крови… даже если и вранье, это считается верхом аристократического шика!

Умирая, индейцы похоронили расизм.

Прямо по курсу — Сантарен! Садимся. Жалкая горсточка крыш, затонувших в зеленом ковре, будто кучка спичечных коробков в поле люцерны, радует сердце. Мы проделали уже половину пути Белен — Манаус, и воздух здесь посуше, влажная Атлантика осталась в 800 километрах за спиной.

Однако и здесь чувствуются приливы, а океанские твари — акулы, рыба-пила, касатки — вольготно себя чувствуют в этих водах, сталкивающихся с морским приливом. Три-четыре гигантских волны по четыре-пять метров высотой на скорости 75 километров в час с ревом проносятся по поверхности Амазонки, вздымая на своей спине древесные стволы и сметая все на пути. За десять километров слышен этот грохот водяной ярости.

Дикий, тревожный пейзаж становится совсем нереальным. Голубой Тапажос сливается здесь с коричневой Амазонкой, и оба потока текут несколько километров рядом, не смешиваясь, — фантастика, на которую не решится ни один пейзажист.

Небо покрывается пепельно-серыми облаками, и самолет мечется между зеленой далью, рекой-морем, ставшей теперь шириной с Женевское озеро, и тучами в траурных одеяниях. Стюард советует пристегнуть пояса…

Разрыв в небе — и вновь солнце, и Амазонка уже почти розовая, сдавленная вдруг на двух километрах, так что с нашей высоты видно, до чего она неукротима здесь и опасна.

Наблюдаю за небом. Забавные облака — два гриба, сросшихся ножками, — движутся к нам, а мы к ним. Самолет кивает каждому носом, выпрямляется, взбрыкивает, срывается на несколько метров и идет дальше. Половина пассажиров зарылись лицами в бумажные пакетики, остальные стиснули зубы, выкатив глаза.

И вот внезапно торнадо. Струи дождя секут по иллюминаторам, и уже ничего не видать — ни сплетения деревьев, ни скопления воды. Все кругом фиолетовое, исполосованное молниями. Самолет перекатывается справа налево, вперед-назад, то повисает неподвижно, то рушится вниз, чтобы вновь начать карабкаться, стеная моторами. Обычно бесшумные двигатели начинают вопить. Глухие толчки сотрясают кабину. Открывшаяся от ударов дверца кабины пилотов бьет в спину радиста, вцепившегося в свой столик. Глухо стонет женщина. Бледные лица, истекающие нездоровым потом, наполненные животным страхом глаза. Я вспоминаю, что полгода назад самолет компании «Панэйр ду Бразил» упал в 25 километрах от Манауса и помощь смогла прибыть лишь через десять дней — ни одного человека в живых.

Порыв ветра неожиданно обрушивается дождем позади пилота, бьет об пол, вода течет ко мне, вторая волна, третья… Неужели конец?

Манаус, вот он наконец, Манаус, наша цель.

Под ногами плещется ворвавшаяся с ветром вода, дождь, настоящий парижский дождик, мелкий и настойчивый, бежит по иллюминаторам, но Манаус уже рядом, под нами, до него рукой подать, затерянный в девственном лесу Манаус со своим мраморным театром и мощеными улицами… в центре зеленого ада.

Глава XIV МАНАУС — ЗАСНУВШИЙ БЕЗУМЕЦ

И в том месте, где природа собрала все силы для сопротивления, человек распылил их для наступления.

Вианна Муг

Над Манаусом дождь. Он идет уже три месяца подряд и будет идти еще месяц, регулярно каждый день от четырнадцати до шестнадцати часов. С такой пунктуальностью, что здесь принято назначать свидания «после дождичка».

Дождь над Манаусом, взятым в тиски девственным лесом, который виден из окна моей комнаты. Еще мне видны развалины итальянского палаццо, такелажи судов, причаленных к плавучим докам, ровная брусчатка улицы, по которой цокает дождь, новые бензоколонки Эссо, четкий строй фонарей, «дофины», «фольксвагены» и «форды», окатывающие грязью тротуар; но вот выплывает солнце, и мне предстает в сверкании своей зеленой, голубой и позолоченной черепицы беломраморная опера с красными полосами по фасаду, построенная в агрессивном неоклассическом стиле… последний отголосок разгульного Манауса, Манауса оргий, Манауса — короля каучука.

Сегодня его вполне можно принять за чисто подметенный европейский город, если только закрыть глаза, чтобы не видеть джунгли, встающие всюду — спереди, слева, сзади, справа. А вчера… Хотя… послушайте лучше историю каучука — повесть о разврате, грубости, крови и опустошениях.