От Ленина до Путина. Россия на Ближнем и Среднем Востоке

Действительно, вплоть до кризиса в Персидском заливе трудно найти пример, когда американская администрация пыталась бы понять и учесть законные интересы СССР в регионе и принять меры, чтобы уменьшить советскую подозрительность, хотя условия для сотрудничества, а не соперничества двух держав уже складывались. Вашингтон обращался к сотрудничеству с Москвой в период кризисов. Так было в 1956, 1967, 1969–1970, 1973 годах. «Чем острее и взрывоопаснее ситуация на Ближнем Востоке, тем большей становится готовность США найти общеприемлемые с Советским Союзом подходы для разрешения конкретной создавшейся ситуации», — считает советский дипломат-арабист Р.Ш. Турдиев^{286}.

Советские дипломатические действия на Ближнем и Среднем Востоке по большей части были конструктивными, хотя бы на словах. Советский Союз предлагал и общий план безопасности, покрывавший весь регион, и пути и методы решения арабо-израильского конфликта, и план обеспечения безопасности в зоне Персидского залива, выдвигал предложения по Индийскому океану и по Средиземноморью. Они отвергались Вашингтоном как дипломатическая игра, поэтому и стали дипломатической игрой и пропагандой. Но они могли бы стать базой серьезных политических дискуссий, решений, действий, если бы Вашингтон не ставил ту же цель отрицания — исключить СССР из участия в региональных делах, не дать ему права здесь присутствовать. Импульсы для конфронтации исходили с двух сторон. Потребовались несколько лет перестройки, создание новой атмосферы в мире, окончание холодной войны, кризис в Персидском заливе, разрушение прежних стереотипов, чтобы возможности на время, казалось бы, стали превращаться в реальность.

Но это стало отражением, проекцией в регионе тех тектонических сдвигов, которые начали происходить в советском обществе.

Когда 11 марта 1985 года Михаил Горбачев стал генеральным секретарем ЦК КПСС, ему и его сторонникам было ясно, что сталинско-брежневская модель общественного устройства потерпела крах. Была предпринята попытка глубоких реформ в Советском Союзе, названных «перестройкой», хотя никто в советском руководстве не предполагал, какие сложности и кризисы ждут страну впереди.

Во внешней политике стояли задачи остановить разорительную и смертельно опасную гонку вооружений, сократить вооружения, улучшить отношения с Западом, повернув от конфронтации к сотрудничеству, урегулировать и нормализовать отношения с Китаем, найти новые формы связей со странами Восточной Европы, которые тогда считались частью социалистического лагеря, урегулировать отношения с Японией и, наконец, найти выход из конфликтных ситуаций в «третьем мире», особенно в Афганистане.

Многие концепции, выдвинутые Горбачевым и его окружением, не были новыми. Но они подразумевали большую готовность идти на уступки и компромиссы, отказ и в области международных отношений от многих методов, принципов, идеологии прежнего СССР.

М. Горбачев стал говорить о приоритете общечеловеческих принципов над классовыми, о деидеологизации международных отношений, о внедрении понятия баланса интересов взамен баланса силы, о приоритете норм и принципов международного права, о взаимозависимости, под которой подразумевал существование связей, интересов универсального значения, которые выходят за рамки интересов и отдельного государства, и отдельного класса. С его точки зрения, вопросы глобального плана, касающиеся оружия массового уничтожения, международного экономического порядка, окружающей среды, естественных ресурсов, демографии, нельзя было рассматривать в контексте противостояния разных систем, идеологий. В решении этих вопросов не было врагов, все были союзниками. Вместо борьбы за «светлое будущее всего человечества — коммунизм» нужно было искать общие цели, объединяющие СССР, Запад и Восток. Из этого вытекало, что социализм не будет больше соревноваться с капитализмом. В выдвинутых идеях было много прекраснодушия, но в целом они означали признание того факта, что социалистический эксперимент в рамках СССР и мирового социалистического содружества провалился, не доказав своих преимуществ перед капитализмом, а капитализм показал жизненную силу и способность к самотрансформации. Мессианская идея, которая была сердцевиной идеологии Советского государства после Октябрьской революции и накладывала отпечаток на внешнюю политику, доживала последние дни.

Вместе с необходимостью положить конец разрушительной гонке вооружений родилась доктрина «оборонной достаточности», подразумевавшая, что советские вооруженные силы должны сделать невозможной агрессию против Советского Союза. Новый министр иностранных дел Эдуард Шеварднадзе подчеркивал, что здравый смысл, а не идеология должен определять политику.

В «третьем мире» стали отказываться от сотрудничества преимущественно со странами «соцориентации» и переходили к расширению связей с умеренными консервативными режимами. Опыт Афганистана и необходимость покончить с военной интервенцией подразумевали, что Советский Союз уже не может посылать войска в страны «третьего мира».