От Ленина до Путина. Россия на Ближнем и Среднем Востоке

У нас не было и нет планов в какой-либо форме вовлекаться в возможный военный конфликт там.

…Я отвожу как наивные (не допускаю, что они носят злонамеренный характер) обвинения тех, кто хотел бы представить дело так, что Министерство иностранных дел и лично министр ведут дело к войне на Ближнем Востоке. Такой мысли у нас не появлялось ни на один миг. Это мы исключали полностью.

Но я считаю своим долгом сказать Верховному Совету, что как министр иностранных дел я могу и буду в будущем в иных возможных ситуациях рекомендовать парламенту страны давать «добро» на применение силы там и тогда, когда этого потребуют жизненно важные интересы Советского Союза. Решать, естественно, будут Верховный Совет и президент СССР.

Да, я действительно говорил в своих интервью, и говорил вполне осознанно, что могут быть случаи, возникать чрезвычайные ситуации, когда исполнительная власть действительно без совета с Верховным Советом — она просто не будет иметь для этого времени — вынуждена будет применить крайние меры. Так мы будем действовать в том случае, если под угрозой окажутся жизнь и безопасность советских граждан. Когда потребуются быстрые действия, чтобы спасти их»^{356}.

Позиция советской дипломатии, занятая в связи с кризисом в Заливе, повлияла на критику Шеварднадзе его политическими противниками. Давление на него, видимо, становилось невыносимым, и 20 декабря 1990 года он подал в отставку. Сменивший его на посту министра А. Бессмертных в целом продолжал ту же политику сотрудничества с США в кризисе.

Но и санкционируя применение силы против Ирака, советское руководство до конца пыталось найти политическое решение. При этом использовалось то, что осталось от эпохи «особых отношений» с частью арабского мира, в том числе с Ираком, — остатки какого-то взаимного «кредита доверия», каналы личных связей. В этом смысле характерны миссии в Багдад специального представителя президента СССР Е. Примакова. К ним и в СССР, и в США относились по-разному. Намек на то, что Саддам Хусейн неверно воспринимал приезд Примакова как сигнал на возможные уступки США, на возможный компромисс, содержал в интервью Э. Шеварднадзе «Московским новостям».

Еще четче он высказывался в беседе с автором этих строк:

«Единственно правильным по отношению к действиям Саддама Хусейна было говорить с ним честно, открыто и жестко. Он должен был уйти из Кувейта без экивоков, без компромиссов. Поэтому, как мне представляется, в этом свете миссии Примакова были ненужными. Они вселяли иллюзии, что можно что-то выторговать — кусочек земли, финансовые льготы, внести раскол в противостоящую коалицию, выиграть время. После известной резолюции Совета Безопасности № 678 мы встречались с иракским министром иностранных дел Тариком Азизом. Я объяснял, что Ирак будет разгромлен в течение двух-трех дней в случае начала наземной войны, народ вам этого не простит. Нужно уходить из Кувейта. Полчаса он беседовал с Горбачевым. Тот говорил еще жестче: «Немедленно уходите из Кувейта». Саддам остался невменяемым»^{357}.

Возможно, в оценке миссий Е.М. Примакова сказывались расхождения взглядов «прозападного политика» и «российского государственника». Не исключено и личное соперничество двух политиков.

Как мера по вызволению советских людей из Ирака миссии Е. Примакова сыграли положительную роль. Мало того, моральные обязательства СССР по отношению к арабам, к бывшим друзьям и союзникам требовали миротворческих усилий. Советское руководство играло эту партию до конца, хотя многие арабы предпочли бы, чтобы СССР вернулся к состоянию конфронтации с США и хотя бы не допустил сухопутной войны.

Но если ответственность за неудачу советских политических инициатив по предотвращению бомбежек полностью лежит на грубейших просчетах Саддама Хусейна, то срыв попытки предотвратить сухопутную войну — целиком результат точных и выверенных расчетов президента Буша. Главе американской администрации нужна была чисто военная победа, полный разгром Ирака, в котором никто не сомневался, личный триумф над Саддамом Хусейном, личный успех в США, выполнение обязательств, данных Израилю. Поэтому попытки СССР найти политическое решение в последние дни перед началом сухопутных операций встречались вежливо, но с плохо скрытым раздражением. Договоренность, достигнутая в последний момент президентом Михаилом Горбачевым с Саддамом Хусейном о выводе иракских войск из Кувейта, была отвергнута США, которые выдвинули в ответ невыполнимый для Ирака ультиматум. Сухопутная война была неизбежной. Разочарованный Горбачев спустя несколько дней даже употребил слово «хрупкость», характеризуя советско-американские отношения.

«Едва из зоны Персидского залива подули ветры горячей войны, как ожили призраки войны холодной, — писала газета «Правда». — Снова стали расширяться трещины недоверия, подозрительности и отчуждения»^{358}.