Вы сами в некоторой степени себе противоречите. С од ной стороны, вроде бы мы коспонсоры. Была какая-то степень доверия к нам американцев. А с другой стороны, есть реалии. Вы — высококвалифицированные и преданные своему государству дипломаты. Но у вас за спиной стояла разваливающаяся страна с деградирующей экономикой, страна, которую рвали на части новые силы, хапали, гнали на Запад сотни миллиардов долларов, коррумпировали общество сверху донизу. Это же не могло не сказаться на вашей роли. У нас был плохой инструментарий… Да при чем тут инструментарий? У американцев мог быть плохой инструментарий (хотя был хороший), но за спиной была мощь. А у вас что было за спиной? Тогда были для нас окаянные годы.
П.В. Стегний
. Я думаю, что разница в восприятии 90-х у нас с вами была кардинальная. Я был внутри процесса. А вы — человек, который наблюдал за процессами, стоял очень близко от них, но все-таки вне механизма принятия решения. У нас никогда не было в 90-х годах ощущения катастрофы. Было много опорных точек, которые подпитывали наш энтузиазм.
Автор.
Это были иллюзии.
П.В. Стегни
й. Очень хорошо быть умным и к тому же очень уверенным в своей правоте человеком, который прозрел через двадцать пять лет, и ему кажется, что он прозрел уже на второй день после распада Советского Союза.
Автор.
Я и тогда так говорил и писал. Приведу пример. Было совещание в МИДе. Козырев пел осанну Западу. Я выступил и сказал, что в Африке и на Ближнем Востоке у нас нет западных друзей и союзников, а есть конкуренты. Козырев затем изрек: «Вот пример старого политического мышления». Некоторые услужливые мидовцы на всякий случай перестали со мной здороваться.
П.В. Стегний
. Я в отношении себя сказать этого не могу. Значительную часть 90-х годов, до 96-го года, у меня ощущения катастрофы не было. У меня было ощущение нарастающих трудностей. После того как Козырева заменил Примаков, это усилило наш оптимизм, потому что Примакову мы верили абсолютно…
Автор.
Вот это другое дело. У нас при изменении социальной и политической сути государства некоторые рычаги и шестеренки продолжали действовать. В МИДе, в армии, в разведке было много людей, для которых государственные интересы все-таки стояли на первом месте. Они и действовали в соответствии с этими убеждениями. Ваша позиция именно в этом заключалась. Исключительно важная роль Примакова в этом заключалась. Что он не воровал, он думал о государственных интересах, много делал и еще больше пытался делать. Но за спиной у вас, у нас, у всех стояло разваливающееся государство, разваливающееся общество, преданное его элитой, для которой и Ближний Восток, и вообще интересы России стояли даже не на десятом месте. В этом же трагедия ситуации тех времен. И трагедия вас, которые участвовали в этом деле, и нас, которые стояли рядом, то есть ученых, которые как-то суетились, какие-то идеи выдвигали в интересах страны. А те, у которых были реальные рычаги влияния и власти, им было наплевать с высокого дерева на все эти самые устремления ваши — наши — другие. Вы пытаетесь сами себя, не себя, а свое поколение оправдать тем самым.
П.В. Стегний
. Я пытаюсь объяснить. Ощущение, что наверху были предатели, у нас никогда не было. У нас появилось ощущение большой настороженности и неверия в курс братания с Западом, у которого мы практически видели двойную-тройную-четверную игру в конкретных ситуациях на Ближнем Востоке. Но доводить вот это некомфортное психологическое состояние до мнения о каком-то предательстве — этого не было никогда. Даже такая характерная для этого времени фигура, как Козырев (если сложить все плюсы и минусы, которые он практически сделал на мидовской стезе), все-таки она выходит на нейтральные оценки.
Автор.
Потому что по иракской проблеме, по иранской проблеме, при всем своем желании отвергнуть прошлое, сделать приятное американцам, он вынужден был учитывать интересы своей страны. То есть Россия продолжала оставаться Россией и требовала каких-то действий.
П.В. Стегний
. В МИДе мы считаем, что если бы не Козырев, то от МИДа осталась бы одна десятая часть. Он долго, унизительно объяснял Ельцину, что потенциал профессионалов надо сохранять. И я думаю, что вот это было главной задачей МИДа в тех, очень своеобразных, условиях.