От любви с ума не сходят

Не ругать же его в самом деле! Мне припомнился анекдот: ночью жена говорит мужу - кажется, к нам кто-то залез, пойди разбуди собаку! Сочинитель наверняка взял сюжет из жизни. И я смеялась - и приготовила на ночь хитроумную баррикаду: придвинула к двери тумбочку, а на нее поставила всю хрустальную посуду, что нашлась в доме. Ничто не разбивается с таким громким и мелодичным звоном, как хрусталь! Если я и останусь без вазочек и рюмочек, то, по крайней мере, буду жива.

Я не сомневалась, что взломщиком был Викентий - хотя два раза ему не удалось покончить со мной, но и третья попытка, вопреки пословице, оказалась неудачной.

После того как Синицын и Хачатрян устроили мне взбучку за злостное умолчание, я тем более решила ничего им не говорить о нападении.

А мои поклонники, конечно же, были тут как тут: сначала мне позвонил Володя, потом Эрик; оба интересовались моим самочувствием и проявляли желание пообщаться, но обоим я отвечала одно и то же: все прекрасно, но я хочу спать - и быстренько клала трубку.

Телефон словно взбесился. Звонил Феликс из стационара (интересно, каким образом у этого стервеца оказался мой номер телефона?). Звонили мама и папа из Питера. Звонила тетя Лена, и даже ее генерал сказал мне пару слов, оглушив громовым басом - прямо как у генерала Лебедя, или, скорее, как у артиста Булдакова, играющего генералов. Правда, тетя Лена, в отличие от всех остальных, интересовалась не мной, а Гришей - я дала ему гавкнуть в микрофон, и тетка осталась довольна.

Звонил даже Вахтанг из своей Америки. Собственно говоря, он меня и до этого не забывал, но никогда еще я так не радовалась, заслышав его родной голос, как в этот день. Но радость моя оказалась преждевременной: выяснилось, что Эрик счел своим долгом поставить его в известность о последних событиях.

- Сестричка, будь поосторожнее, - журчал его бархатный баритон в трубке так отчетливо, как будто его обладатель находился не в далекой Калифорнии, а в соседней комнате. - Если с тобой что-нибудь случится, то я собственными руками отдам тебя обратно твоему придурку мужу, - продолжал он, и я вздрогнула от этой страшной угрозы. - А если серьезно, то подумай - может, я чем-то еще могу тебе помочь?

- Вато, ты не помнишь, Аля не говорила тебе ни о каких документах?

Долгое молчание. Потом двоюродный брат снова заговорил:

- Нет, ничего такого не было. Я вот еще что вспомнил: она мне рассказывала в одну из последних встреч, что у нее появился юный обожатель - она смеялась при этом, совсем как нормальная женщина!

- А как его звали, она не сказала?

- Нет. Помню только, она говорила, что этот милый юноша очень любит зверей.

Нас разъединили на полуслове; удивительно, как мне стало тоскливо, когда я положила трубку. Мне казалось, что после всего пережитого я уже ничего больше не боюсь; да, страх кончился - но именно сейчас я как-то особенно остро почувствовала, что мне не хочется оставаться ночью одной. Совсем не хочется… Кажется, я бы в этот момент обрадовалась даже Виктору - если бы он, конечно, не полез ко мне в постель.

Но делать было нечего, и эту ночь, в отличие от предыдущей, я провела очень тревожно. Я то и дело просыпалась и сталкивала с постели Гришку, который возмущенно огрызался - очевидно, он считал, что хорошо вчера поработал, вспугнув взломщика, и не понимал, почему я мешаю ему наслаждаться заслуженным собачьим отдыхом. Мне же то ли во сне, то ли наяву являлись видения и призраки; то я видела Алю, высокую, с торжественно-серьезным лицом - нет, не лицом даже, а ликом, как на иконах, - которая проплывала мимо меня по воздуху и шевелила губами, как будто хотела мне что-то сказать; то в смертельной схватке сцепились худенький низенький паренек, похожий на Феликса, и высокий, светловолосый, с длинными, как у орангутана, руками Витамин. И, наконец, под утро мне приснилось, что на моих глазах Витамин выпивает жидкость из колбы; я смотрю на него с ужасом - я не могу вспомнить, успела ли я заменить медицинский спирт на метиловый или нет, и мне ужасно хочется, чтобы ничего не случилось. Но случается: санитар вдруг синеет и в страшных конвульсиях опускается на пол, это агония; меня охватывает мучительная тоска, все мое существо пронизывают угрызения совести - и я просыпаюсь то ли в поту, то ли в слезах.

После этого я решила, что мне лучше встать, и пошла на кухню пить кофе в надежде, что горячий крепкий напиток разгонит ночные впечатления и призраки. Те редкие дни, когда я встаю не с той ноги, в моем календаре обычно так и остаются черными до самого вечера, если я не приму экстренные меры.

Но сегодня хандра долго со мной не оставалась; раздался звонок в дверь, и так как Гришкин лай звучал радостно, то я решила, что это кто-нибудь из своих - скорее всего, Гриша-мальчик, и, ничего не опасаясь, пошла открывать. Пока я разбирала баррикаду, Грей сбросил на пол и разбил бокал; я порадовалась, что всего один.

Но это был вовсе не сосед. На пороге стоял Володя с белой хризантемой в руке, и он улыбался.

Он протянул мне цветок и сказал: