От мира сего

Но он понимает, кульминация уже произошла, теперь пойдет неминуемый спад. Так и есть. Не сразу, постепенно Лера сдается:

— Ладно, иди, так и быть…

Глаза дочки сверкают. Все тридцать два зуба наружу. Румянец по самые брови.

Быстро чмокает отца в щеку.

— Папа, все ты…

И бежит стремглав на улицу, а Лера ей вслед:

— Чтобы к пяти была дома. Слышишь?..

Как же так получилось? Почему простодушная, открытая, ясная душа превратилась в темную, одержимую одним лишь яростным, неистребимым желанием — приобретать, накапливать, добывать…

Да и Тузик, признаться, не радует. Тоже сплошные разговоры о тряпках, о том, кто во что одевается и где достать фирмовый комбинезон или вельветовые брюки. И еще постоянные романы со всякими престижными мальчиками из МГИМО, или из МАИ, или из университета… Романы, которые кончаются ничем, а приносят одни лишь огорчения и Тузику, и Лере.

На миг мелькнула мысль:

«В общем-то, не так чтобы уж очень повезло с детьми. Не такими хотелось бы их видеть. Совсем не такими…»

Вспомнил о Татьяне. Невольно вздохнул. Как он любил ее! И она тоже любила его по-настоящему, так, как, может быть, никто уже любить его не будет. И может быть, с нею были бы совсем другие дети?

Что там ни говори, гены — могучая штука. Ведь чего греха таить, обе его девочки, как бы они ни были дороги ему, а они ему, разумеется, бесконечно дороги, напоминают во многом Лериного отца. Еще как напоминают. Даже не Леру, а именно ее папу, как это ни печально, но факт.

— Откиньте, пожалуйста, столик, — услышал он голос где-то очень близко от себя.

Очнулся, приподнял голову: белокурая стюардесса с улыбкой повторяла слова, которые, видимо, произносила уже не раз.

— Да, да, конечно, — спохватился Вершилов. — Я, кажется, немного задремал.

— Ничего, это вполне естественно в летных условиях, — утешила его стюардесса, передавая подносик с аппетитным на вид, красиво сервированным завтраком.

Основательно поев, запив завтрак бокалом легкого вина и чашкой кофе, Вершилов закурил сигарету, откинул голову назад.

Как хорошо иногда оторваться от привычной обстановки, от постоянных забот, от работы, без которой в то же время не мыслится жизнь, хорошо наслаждаться простыми, незамысловатыми радостями бытия, вкусной едой, приятной погодой, необременительной, легкой беседой…

Он не заметил, как заснул, и спал до самого Будапешта, пока зычный голос стюардессы не скомандовал пристегнуть ремни и перестать курить.

В Будапеште было тепло, светило солнце, в гостинице «Астория», где он обычно останавливался, все окна были до краев налиты густой, непроницаемой синевой.

Старший портье Жигмонт, красивый брюнет с ослепительной, кинематографической улыбкой, приветственно поднял руку, увидев Вершилова.

— С приездом! — сказал он, довольно чисто выговаривая слова. Жигмонт вполне пристойно разговаривал почти на всех европейских языках. — Надолго к нам?

— Как поживется, — ответил Вершилов.

— Вам повезло, — улыбка Жигмонта стала окончательно блистательной. — Ваш номер, в котором вы останавливались в прошлый раз, как раз сегодня утром освободился.

— Вот и хорошо, — обрадовался Вершилов, номер этот был ему по душе, окна выходили в переулок, уличный шум от этого казался немного приглушенным.

Он побрился, принял ванну, переоделся.

Потом позвонил Жуже Боттлик. Жужа была главным врачом хирургической больницы, давняя его знакомая.

— Виктор! — закричала Жужа, он невольно улыбнулся: как была крикливой и шумной, такой и осталась, несмотря на солидный уже возраст, по всем статьям выходило, что Жуже никак не меньше шестидесяти лет. — Виктор! — бушевала Жужа. — Где ты? Немедленно, чтобы сию же минуту, кровь из носу, гром и молния!

Жужа, проработав некоторое время в Москве, считала, что в совершенстве владеет русским языком, и потому любила кстати и некстати щеголять специфическими русскими выражениями.

— Я сейчас пришлю машину, — продолжала кричать Жужа, не слушая его. — Прямо сейчас, черт побери!

— Постой, Жужа, — Вершилов наконец-то сумел пробиться сквозь сплошной поток ее бурных слов. — Мы встретимся вечером либо у меня в гостинице, либо у тебя…

— Почему вечером? — уже спокойнее спросила Жужа. — Почему не сейчас? Впрочем, — немедленно согласилась она, — ты прав, Виктор. Давай вечером, и, конечно, не у тебя в гостинице, а у меня, и только у меня, понял?

— Понял, — ответил весело Вершилов.

— Машину когда прислать?

— Никогда, я к тебе из города приеду. Адрес хорошо помню, ночью разбудишь, повторю точно: Эссек, пять, квартира восемь. Верно?

— Вернее верного. Значит, я жду тебя к ужину, ровно в семь.

— Договорились.

Вершилов не успел положить трубку, как раздался телефонный звонок.

Звонил доктор Йонаш, из заводоуправления фармацевтического завода.

— Здравствуйте, дорогой Вершилов. — Доктор Йонаш говорил, само собой, не так бегло, как Жужа, старательно подбирая слова, однако вполне удовлетворительно, во всяком случае Вершилов утверждал, что хотел бы хотя бы вполовину так овладеть венгерским языком, как доктор Йонаш русским. — Как вы себя чувствуете? — спросил доктор Йонаш. — Надеюсь, хорошо?