От наркомана до миллионера

Правда, однажды эта сексуальная самоуверенность сыграла со мной злую шутку. Собралась компания пятерых веселых вмазанных и обкуренных парней у одного на квартире. Не хватало самой малости для полноты картины удовольствий. И мы не придумали ничего лучше, чем позвать в свою компанию Настю Дюпель, шалаву из шалав. И ведь знали, что надо предохраняться, но коварный дьявол нашептал, что обойдется. Потом все дружно лечились от гонореи…

На втором курсе я еще держался, строя из себя приличного человека, иногда посещая занятия и практику в колледже. Держался я и дома, хотя мать и отчим догадывались по моим зрачкам в точку, что со мной что-то неладное… Думаю, что мать готова была отправить меня на лечение. Но тогда, в 2001 году, я бы отверг это предложение, да еще с негодованием. Я стал двуличным, и второе, истинное лицо, все наглее старалось стать первым.

Большую часть дня мы с Князем и Шаром воровали, обчищая кладовки. Тащили на рынок то, что могли вынести из дома. А дальше — движуха в сторону барыг.

Поскольку это дело противозаконное, криминальное, то так просто не пойдешь, не попросишь: «Дяденька, продайте чек». Он ответит: «Какой чек? Внешпосылторга?» В этом деле продавец рискует больше покупателя. Он боится и Уголовного кодекса, и пули от конкурирующей фирмы. На нашем «раёне» наркоманам было известно семейство Богачей — два брата и их мать. Они жили в частном доме в бывшем селе Шахтинка, вошедшем в состав Ставрополя. Братьев, взрослых уже мужиков, тоже нариков, дьявол прибрал довольно рано. Один умер от передоза, другой перебрал с феназепамом и решил посмотреть, как устроена граната-лимонка, не вставая с кровати. Еще один торговец с погонялом Пупок жил в соседнем доме, а третий барыга, Рыжий, обретался тоже неподалеку, в Октябрьском районе.

Был и такой оригинальный персонаж, по кличке Дюймовочка. Если бы наше дело было законным и богоугодным, Дюймовочку можно было назвать информационным менеджером. К нему мог обратиться любой торчок, начинающий или не местный, потому что этот деятель всегда знал, у какого барыги можно достать и почем. Но за информацию надо было делиться с Дюймовочкой дозой. Со временем я познакомился со всеми барыгами и в посредниках не нуждался.

Еще одна необходимая наркоману группа «коммерсантов» выглядела довольно невинно — старушки-торговки. Может быть, они даже не попадали под действие УК, а если и попадали, то кто ж их посадит? На Верхнем рынке (своего рода «блошке») на своих постоянных местах сидели обычные бабульки и продавали всякие хозяйственные мелочи: замочки, расчески, посуду, бижутерию — старые, но не антикварные мелочи. Но из-под полы у них всегда можно было купить ангидрид и димедрол, без которых наркотик не сваришь. А также любую барбитуру — феназепам, элениум и пр. Неужели они скупали таблетки у знакомых пенсионеров, которым выписывались лекарства по рецептам?

Был и резервный вариант приобретения дури — в пятнадцати километрах от Ставрополя в поселке Шпаковка. Там жили цыгане, у которых всегда был самый лучший наркотик — афганская ханка высшего качества.

Трудно сказать, у кого сильнее вечные ломки в аду из всей наркоманской цепочки — у потребителя, у бабок с Верхнего рынка, у барыги, у купца-оптовика, у наркокурьера, у афганского крестьянина, выращивающего мак, у наркобарона, контролирующего весь этот бизнес… Все хороши, все мерзавцы и каждого, я уверен, ждет расплата.

Когда ханка становится хозяином человека, тот делается эмоционально тупым. Какая там любовь, какое там сострадание? Вот собственное страдание — это ад при жизни. Озноб, насморк, рвота, понос — они проходят сравнительно быстро. А вот ломка, когда болят, ноют все мышцы и даже кости… Перетерпеть это невыносимо. Но симптомы легко снимаются одним уколом. Пришло время и мне это узнать, постепенно я превращался в законченного наркошу.

… Был человек — и нет человека. Однажды ночью моему деду, маминому отцу Владимиру Михайловичу Ревво, стало плохо. Врач скорой определил защемление грыжи. В больнице во время операции оторвался тромб — и всё. В день, когда мать сообщила мне печальную новость, у меня была ломка, и она, наверное, приняла выражение моего лица как должное — переживает внук. Несмотря на всю мою аморальность, деда я любил. В молодости это был жизнерадостный здоровенный мужик под два метра ростом. Он работал в Новомарьевском колхозе зоотехником, а потом заведовал кормами. Поскольку вся многочисленная родня держала скотину, она была обеспечена кормами бесплатно. Дед говорил: «От многого немножко — не воровство, а дележка». Так что дедовские гены, похоже, я унаследовал.

К старости Владимир Михайлович, сгорбился, охромел, перенес инсульт, но оставался в ясном уме и твердой памяти. Он догадывался о моих смертельных играх с наркотиками и прочих грехах, но никогда не читал мне морали, понимая, что с его внуком это бесполезно. Зато научил меня варить борщ и жарить картошку.