От наркомана до миллионера

На похоронах я хорошо вмазался, был молчалив и печален. Прощаться с дедом приехала вся родня, его станичные и городские друзья. Я не знаю точно, для чего скорбящие собирали деньги, которые потом оказались у бабушки. Может быть, на памятник, может, на то, чтобы возместить расходы матери и отчима на церковь, кладбище и поминки. Знаю только, что бабушка спрятала эту пачку денег в моей комнате. Ну кто ее надоумил? Не иначе, мой дьявол-искуситель. А было там 200–300 тысяч, если переводить на сегодняшний курс.

Была ночь и был жуткий кумар. Все болело. Я не мог ни лежать, ни сидеть, ни стоять. И штакет с планом не помогал. Меня высаживало на измену — охватила какая-то ярость. Плохо соображая, я принялся искать в своей комнате заряженный, но забытый баян, точно зная, что его нет. И вдруг наткнулся на бабло. Много бабла. Я оделся, взял деньги и ушел в ночь. Меня не было ни дома, ни в колледже неделю.

Я был в отчаянном угаре с друзьями, девчонками — укол, кафе, водка, укол, снова пьянка, секс неизвестно где и неизвестно с кем, укол, такси, какая-то драка, укол и забытье…

Когда бабки закончились, я заявился домой, где давно заметили пропажу денег, сразу признался матери, что стал наркоманом. Это как бы оправдывало меня — я больной человек, не могу себя контролировать. Мать, конечно, развила бурную деятельность, нашла знакомых наркологов. Я даже ходил к кому-то из них на беседу. И со своей стороны тщательно разыгрывал «театр одного актера». «Втирал очки» родным, врачам, преподавателям в колледже, который я прогуливал. «Брошу колоться! Буду лечиться! Буду зарабатывать честным путем!» Лукавство — естественное состояние наркомана.

Летом после второго курса мать с трудом уговорила отчима взять меня на работу в его автосервис. Бартновский считал меня бездельником и прохиндеем, однако согласился — не хотел обижать мать. Удивительно, что и я был не против. Организм пришел в какое-то стабильное состояние. Это значит, что тогда ему еще хватало определенной дозы? Вмазанный, я нормально трудился, хотя отчим, думаю, нарочно нагружал меня самой грязной работой. Например, отмывать двигатели от гари и копоти керосином. Ходишь, пропахший этим делом, как нефтяник. А отмыться, кроме хозяйственного мыла, нечем. Но зато прижимистый Бартновский мне нормально платил.

Отношение этого хозяйственного мужика ко мне смягчилось, когда мои друзья стали приносить ему на реализацию ворованное — болгарки, электропилы, дрели, лобзики. Не знаю, откуда они это таскали, но сдавали по дешевке. А еще отчим по ночам приторговывал осетинской паленкой. Это дешевая водка, которую делали на подпольных заводах в Северной Осетии. Купить ночью на автостанции техобслуживания ворованную болгарку и тут же обмыть покупку паленой водкой — это было в порядке вещей.

Наступила осень 2002 года, я перешел на третий курс колледжа. Хотя учился я тогда уже условно. Мой дьявол-искуситель дал мне краткую отсрочку. Теперь мне требовалось вмазываться по пять-шесть раз в день, чтобы нормально себя чувствовать. Это 2–3 грамма чистого наркотика. К тому же он подорожал, уж не знаю почему. То ли власти поприжали наркотрафик, то ли в Афганистане был неурожай мака.

Я плотно сел на иглу. Одни приходят к такому состоянию постепенно. Я оказался спринтером. Учеба, родные, старые друзья, женщины — все по фигу по сравнению с чеком дури. Еще недавно я был половым гигантом. Теперь меня характеризовала поговорка «Кто с ханкой дружен, тому х… не нужен». И смерть теперь казалась не таким уж страшным способом раскумариться окончательно.

Наступило полное равнодушие даже к самому себе. В ожидании скорейшего прихода я мог зачерпнуть воды для приготовления раствора из лужи. Мы с друзьями кололись, пуская один баян по кругу. Где там мой пузырек со спиртом и стерильная ватка? Мне были по фигу прежние страхи перед СПИДом, гепатитом и передозом. Плевать!

Я уже откровенно, без зазрения совести обчищал своих близких. Воровал у бабушки лекарства — феназепам, элениум, реланиум. Они усиливали тягу. Бабка была бессильна протестовать. Я вынес и продал ее золотые украшения, тащил обувь, чайники, телефоны, посуду, постельное белье — все, что можно было толкнуть. Я ограбил квартиру моей родной матери и отчима! Мне было уже все равно. Я стал чудовищем.

Занимал деньги у соседей, зная, что никогда не отдам. Наивные люди верили мне, моим фантастическим историям о начале собственного дела, кредитах и тому подобном. Друзья давали в долг, а потом обещали убить и закопать, если не отдам. Мне и на это было наплевать…

В этот критический момент я познакомился с двумя братьями — Максимом и Германом Говоровыми, тоже наркоманами, но парнями весьма деловыми. Они жили в том же доме, где и мои родители. Сначала мы организовали команду из пацанов-подростков, которые мыли автомобили во дворах или протирали стекла машин во время кратких остановок на светофоре. Я и сам так зарабатывал в этом возрасте. Но тогда над нами не было криминальной крыши. Сейчас я сам был крышей.