От Носке до Гитлера

Для того, чтобы быть политиком, хотя бы и буржуазной. т. е. политиканствующей складки. Геббельсу недостает умения логически и. прежде всего, спокойно, в тиши своего кабинета мыслить. Геббельс все должен делать с невероятным шумом и треском, все должно происходить перед толпой, и единственное, что Геббельс умеет — это щекотать вкусы деклассированной или озверевшей от классовой ненависти толпы мелких и средних буржуа, городских лавочников и деревенского кулачья, звериные сердца которых так любят примитивную лирику Геббельса. По линии такого лирического разжигания низменнейших страстей Геббельс действительно непревзойденный мастер, и российский Пуришкевич даже в исторической перспективе перед ним щенок. Огромной заслугой Геббельса перед национал-социалисти ческой партией является превращение всего национал-социалистического движения в глазах ослепленных и обманутых масс в творимую легенду. Гитлер мыслит более прозаически, чем Геббельс, и он ищет, требует героев для спасения Германии. Для Геббельса эти герои существуют и их надо только уметь найти. Перелистайте страницы созданной Геббельсом газеты "Ангрифф". Нам, конечно, язык ее кажется бедным, бледным и однообразным до тошноты. Нам, конечно, смешно, когда на нас сыплются политические и псевдонаучные "аксиомы", которые не только требуют доказательств, но являются просто белибердой. Но "Ангрифф" пишется и печатается для совершенно определенной публики: для людей исстрадавшихся и людей жаждущих мщения и расправы, словом — для людей, требующих от печатного станка, чтобы он только воспроизводил их же бледные мысли, окрасив их лишь мишурой весьма поддельной поэзии. Поддельная поэзия Геббельса находит "героев" просыпающейся Германии при описании марша национал-социалистических вооруженных отрядов через рабочие окраины мирового города. Как он умеет воспевать любого будто бы коммунистами или рабочими убитого, а чаще действительно в пьяной драке или провокационном налете просто избитого фашиста! Что наш Гоголь с его красочными описаниями гибели казацких атаманов от польской пули! "Словечка в простоте не скажет, все с ужимкой". Когда Геббельса переводят из Рура в Берлин, то это весьма прозаическое событие он описывает в следующих выражениях: "Жребий брошен и его решение не соответствует ни вашей воле, ни моему желанию… С тихой скорбью сворачиваю я. свою палатку и, когда вы будете читать эти строки, меня бешеным темпом будет нести огнедышащее чудовище в Берлин, эту огромную духовную пустыню из асфальта". Он едет завоевывать Берлин, но он не может, конечно, сказать, что хочет завоевать берлинскую улицу. На его "красочном" языке это формулируется так: "Владычество над улицей дает немедленно же право на обладание самим государством!"

Инстинктом чувствует Геббельс, как надо завоевывать "улицу" т. е. оглушать массы, отчасти потерявшие классовое чутье от голода, так, что лозунги национал-социалистического агитатора звучат одновременно и для жертв и для палачей, что называется, "национальным социализмом". В лице Геббельса Гитлер имеет, несомненно, своего самого талантливого, самого сильного агитатора.

Как и все гномы в сказках, этот маленький человечек невероятный трус. Хотя именно Геббельс, а не кто-либо другой, придумал для всех национал-социалистов в целях пропаганды обязательное ношение свастики, он сам ее никогда "в частной жизни", т. е. вне окружения своих телохранителей не носит, ибо "я редко ощущаю необходимость и пользу завязывания политических разговоров с публикой. Жизнь национал-социалистического вождя полна всяких опасностей, выдумать которые Геббельс мастер, что называется, первой руки. После посещения больного товарища Геббельс находит, что улицы, прилегающие к больнице, "как во время гражданской войны заняты марксистскими защитниками денежных ящиков (?!): наш противник собрал со всех близлежащих построек кирпичи, чтобы побить меня камнями по всем правилам еврейского ритуала. Зловещая минута, во время которой решается моя судьба. Как раз в тот момент, когда я колеблюсь — не скрыться ли мне в больнице при пуримовском смехе евреев-врачей и евреек-сиделок или же дать себя лучше растерзать моим больным духом братьям по народу, как раз в этот момент появляется символ этой республики, т. е. резиновая дубинка полицейских. Улица свободна!"