От Носке до Гитлера

Штрассер принимает со своим отрядом участие в мюнхенском путче 1923 г. и переживает всю горечь "предательства" рейхсвера, но убеждается в том, что в качестве "офицеров связи" национал-социалистов с рейхсвером в самой национал-социалистической партии есть более подходящие люди, чем владелец аптеки и сын баварского "рехнунгсрата". Власть в Германии, решает Штрассер, нельзя взять с наскока с помощью путча, надо к ней итти этапами. Кроме того, надо вступить в сделку с какой-нибудь уже существующей буржуазной партией, выполняя те политические функции, которых она при изменившейся обстановке выполнять больше не может. Такой партией кажется Штрассеру католический центр, к коалиции с которым он всегда стремился. Для осуществления такой коалиции он порывает даже с Людендорфом, с которым он фактически делил руководство партией во время пребывания Гитлера в крепости после путча. Между тем именно Штрассер, несмотря на сопротивление Гитлера, переносит центр национал-социалистического движения из Мюнхена в Берлин. Этот баварец стремится стать прусским министром-президентом, памятуя о старой политической истине: кто имеет Пруссию, имеет всю Германию. Даже среди национал-социалистов Штрассер является самым беспринципным политиком: он не перестает твердить о своей преданности Гитлеру и в то же время два раза устраивает "дворцовый переворот" против Гитлера. Штрассер созывает, между прочим (в ноябре 1924 г.) съезд северогерманских национал-социалистических организаций в Ганновере (ганноверская "фронда"), где Штрассер (баварец по происхождению) хотел поднять знамя восстания против "мюнхенского папы", т. е. Гитлера и усилить "социалистический", т. е. демагогический акцент агитации партии. Гитлеру удалось справиться (на бамбергском совещании в феврале 1925 г.) со Штрассером только тогда, когда требование Штрассера об участии национал-социалистической партии в кампании за конфискацию имущества быв. царствующих домов дало Гитлеру возможность мобилизовать в свою пользу всех влиятельных покровителей партии из буржуазии. При этом в борьбе Штрассера с Гитлером значительную роль играл вопрос германо-советских отношений. Штрассер энергично отклонял антисоветскую установку Гитлера и его интервенционистские планы, утверждая, что борьба против Версаля невозможна без дружеских отношений с СССР. Гитлер же считал, что продолжение рапалльской политики должно привести к "большевизации" Германии. В конце концов происходит некоторое разделение труда. Гитлер становится "национальным барабанщиком", а Штрассер — официальным руководителем всей организации. На этом посту, да еще с центром своей деятельности в Берлине, Штрассер становится фактическим вождем партии. Он снова предпринимает попытку совершенно изолировать Гитлера в верхушке партии, развивая вместе со своим братом Отто псевдосоциалистическую демагогическую агитацию. Лишь в 1931 г. бунт берлинских штурмовиков из-за невыплаты жалованья дает Гитлеру повод послать в Берлин в качестве ответственного руководителя местной организации Геббельса, который был до бамбергского совещания соратником Штрассера (именно Штрассер выдвинул нынешнего министра пропаганды на ответственную работу в партии), но затем переметнулся на сторону Гитлера. Ныне одной из крупнейших заслуг Геббельса считается ликвидация берлинской базы Штрассера. Во время этой ликвидации, которая окончилась второй капитуляцией Штрассера (первая полукапитуляция была в Бамберге), происходит знаменитая беседа Гитлера с Отто Штрассером, во время которой Отто Штрассеру удается полностью разоблачить демагогический характер социалистической агитации партии Гитлера и доказать, что эта партия служит исключительно интересам капитала. Отто Штрассер организовал тогда "черный фронт" ("левую" фашистскую организацию). Но брат его Грегор не только остался в партии, но продолжал, во имя Адольфа Гитлера, пользоваться этой псевдосоциалистической фразеологией.

Штрассер — практик. Он не забывает, что своей руководящей роли добился исключительно благодаря своим демагогическим выступлениям. И он остается верен себе: по основным вопросам германской внешней и внутренней политики, по узловым проблемам он в буквальном смысле слова вечером на массовом собрании (Штрассер выступал уже полторы тысячи раз) сжигает то, чему он поклонялся днем на более интимном совещании с промышленниками, банкирами или во время беседы с американским журналистом. Можно и должно, конечно, говорить о циничной, побившей всякие рекорды демагогии Штрассера, тем более, что в отличие от Гитлера Штрассер дает иногда очень конкретные формулировки некоторых политических задании и лозунгов и не может ссылаться на туманный смысл общих фраз, которыми отделывается Адольф Гитлер.