Русская версия событий известна благодаря хранящемуся в архиве тексту русско-ливонского договора 1550 г. В нем говорится о конфликте, инициатором которого выступает именно Москва: «…благоверный царь и великий князь Иван Васильевич всея Русии положил был гнев на честнаго князя Вифленского, и на арцыбископа, и на всю их державу за порубежные дела, и за гостей новгородских и псковских бесчестья и за обиды, и за торговые неизправления, и что из Литвы и из заморья людей служилых, и всяких мастеров не пропущали, и за то не велел был наместником своих отчин Великого Новагорода и Пскова дата перемирья».[161]
В договоре Пскова с дерптским епископом 1550 г. этот перечень чуть более подробен: «…за порубежные дела и за гостей новгородцких и псковских безчестья, и за обиды, и за торговые неисправлениа, и за дань, и за старые залоги, и что изъ Литвы и из заморья людей служилых и всяких мастеров не пропущали…»[162]То есть налицо какой-то конфликт, который произошел около 1550 г. и был настолько серьезным, что Россия изменила своей полувековой мирной политике и фактически стала грозить войной. Что же произошло? Могут ли как-то прояснить ситуацию ливонские документы? Перечень претензий русской стороны в них сильно варьируется и не во всем совпадает с текстом договоров 1550 г. Наиболее подробно о русских претензиях говорит составленный задним числом меморандум неизвестного автора о положении Ливонии в 1552 г.[163]
В нем сказано, что Иван IV — такой же враг христанского мира (в лице Ливонии), как и турецкий султан. Царь выдвигает к Ливонии следующие претензии:1) перекрывание всех путей для русской торговли;
2) высокие экспортные пошлины для русских товаров;
3) препятствование ввозу в Россию военных товаров и пропуску военных и технических специалистов, желающих наняться на русскую службу;
4) конфискация товаров у русских купцов, за что следует выплатить компенсацию в 60 000 талеров;
5) умаление титула русского царя всея Руси, именование его всего лишь «великим князем московским».
Несколько загадочным здесь выглядит пункт о непризнании царского титула. Он странен, поскольку с Ливонией не возникало титулатурных проблем. Немецкие тексты русско-ливонских договоров содержат титулование
Анализ остальных пунктов меморандума показывает, что его целью было не сколько предотвратить войну, столько убедить читателя в ошибочности политики Ливонского ордена по сравнению с другой политической силой в Ливонской конфедерации — Рижским архиепископством. Орден провалил всю подготовку к войне, имеет нелепые территориальные споры с Литвой, его политика вызывает недовольство местного дворянства. Т. о., тема «русской угрозы» была использована для интриг, порожденных политическим противостоянием ландесгерров внутри Ливонии. Из него невозможно понять, что за конфликт случился в 1550 г.
Подтверждение находят только пункты о торговой блокаде и непропуске в Россию иноземных специалистов. Эта проблема в самом деле волновала Москву. В качестве подтверждения этого обычно ссылаются на дело Шлитте. 21 июня 1546 г. немец из города Гослара Ганс Шлитте выехал в Россию. Он решил использовать конъюнктуру момента и выехал ко двору Ивана IV с рекомендацией прусского герцога Альбрехта. В 1547 г. Шлитте вернулся в Европу и там объявил себя эмиссаром Ивана Грозного, которому поручено вербовать в Европе специалистов в области техники, медицины и культуры. Госларец начал свою миссию с необычайной смелостью и блеском. Он явился на заседание Аугсбургского рейхстага и добился аудиенции у императора Карла V. 31 января 1548 г. он получил императорскую грамоту на свободный набор мастеров и ученых и вывоз их в Россию. Текст содержал лишь одно ограничение: недопущение попадания этих специалистов через Московию в Турцию или Татарию. Шлитте набрал 123 человека, однако по просьбе ливонцев их задержали в Любеке, а вскоре и арестовали их предводителя. Пока «эмиссар Ивана Грозного» сидел в тюрьме, собранные им люди разбежались. Специалисты в Россию не попали, правда, остается открытым вопрос, что это были за специалисты — известно, что Шлитте вербовал в свой отряд даже протестантских пасторов. Истории, подобные этой, могли вызвать недовольство Москвы, но вряд ли это был гнев таких масштабов, чтобы начать войну. При дворе Ивана Грозного в XVI в. было много иноземцев, значит, блокада была «дырявой» и всерьез не препятствовала притоку иностранцев.