ОТ ПЕЧАЛИ ДО РАДОСТИ

Алексей, остановился перед иконой, чувствуя всю низость и пакость своего деяния. Его разум протестовал, весь организм отозвался на это страшным внутренним волнением и сильной дрожью, которая била Алексея так, что стучали его зубы. Пересилив себя, Алексей стал искать то зачем пришел.

Серебряные и медные подсвечники, лампадки, старинные иконы и другая утварь его не интересовали. Он зашел в алтарь. Он неоднократно видел, как по праздникам выносили из алтаря, золотой, старинный напрестольный крест и потир, чашу для причащения, украшенную каменьями.

Он увидел их, заботливо уложенными монашескими руками на большое серебряное блюдо – тарель с изображением Главы Ионна Предтечи.

«Это подороже брошки будет» – подумал он и, завернув все в бархатную скатерть, вышел их Храма, дошел до ворот, осмотревшись, положил вещи в телегу, накрыл заранее припасенным барахлом и поехал домой.

Совсем стемнело, лесной участок дороги, отделявший монастырь от села, казался нескончаемо длинным, хотя и был длиной чуть больше километра. Бившая дрожь и панический страх не отпускали Алексея.

Ужас от содеянного сковал скулы, липкий пот струился за воротом рубахи. Он уже пожалел о том, что совершил, хотел было отнести все назад, но что-то не пускало его, как будто бесы глумились над его совестью, убеждая в обратном и только подталкивали быстрее покинуть это место.

Он уговаривал себя, что это добро все равно разойдется по рукам, да и советской власти оно не нужно. Вон как портят и уничтожают то, что веками ценилось. Однако умом понимал, что делает подлое дело.

Алексей гнал лошадь, стегая ее кнутом хлеще и хлеще, стараясь быстрее добраться до дома, дабы пережить свой позор там в одиночестве, как-то оправдать себя. Никогда, ничего подобного он не испытывал, ему был непонятен его безотчетный страх.

Он ехал по дороге и ему казалось, что старые толстые ветлы стали похожи на людей, они протягивали к нему свои раскидистые ветки, стараясь схватить его и шептали ему: «Грех, грех, грех, большой грех, Господь накажет»

Он стегал свою лошадь изо всех сил, стараясь быстрее уехать из этого ужасного места, боясь оглянуться назад, как будто кто-то большой и страшный гонится за ним. Наконец, показалась первая изба, и он почувствовал небольшое облегчение. Подъехав к дому, он начал возиться с телегой, стараясь прийти в себя от пережитого ужаса. Краем глаза он увидел, что в доме не было света, значит Марфа, скорее всего уже спит, и только потом перенес добро в сени.

Войдя в горницу, увидел на столе ужин, заботливо накрытый полотенцем, самовар с посаженной на него «бабой», чтоб не остыл, чистую рубаху на лавке. Он вернулся в сени. Там в чулане, была у него ложная половица в полу, которую если снять,

Откроется пространство между «черным» и «чистым» полом. Керосиновая лампа, захваченная Алексеем, осветила его тайник и пронзила яркой молнией прямо в сердце. Он не увидел там кисета, прильнув прямо к полу, он рукой начал шарить по всей площади      тайника, но ничего там не обнаружил.

Убедившись, что кисет исчез, он сложил награбленное добро, вставил половицу обратно и пошел в горницу. Ему вдруг стало безразлично все это добро, попавшее к нему таким нечестным образом. Он хотел представить себя разбогатевшим, но это никак не вписывалось в уклад его жизни, его мысли были далеки от образа счастливого человека, которым он вдруг станет.

Ему показалась никчемной его мечта о той богатой жизни, о которой он грезил. Он так и не прилег до утра, гадая, как ему дальше жить. Он злился на самого себя. Ему казалось, что все вокруг виноваты в его не сложившейся судьбе. Василий, который так некстати уехал перед самой свадьбой с Марфой.

Семен, который притащил эту чертову брошку. Он не понимал, почему после отъезда Василия так изменилась Марфа. Он винил родных, которые не поддерживали его. Он равнодушно относился к сыну, которого в душе любил.

Анатолий, или как, его звали Натолька, шести лет отроду, рос один, других детей в семье не было. Родился он на третий год после брака      здоровым, крепким мальчуганом. Все души не чаяли в этом долгожданном малыше. Бабки нянчили его без меры, да и деды, долго не имевшие дома малышни, от них не отставали.

Алексей ругался по этому поводу, говорил, что портят мужика, потому был с ним суров и неласков. Марфа, через год ждавшая второго ребенка, зимой, зачерпнув воды из полыньи, под скользнулась, неловко упала, после чего случился выкидыш. Она долго болела, а Натолька целиком перешел на руки бабок и дедов. Так и рос он, обласканный всеми, в заботе и любови.

Марфа, вставала в пять утра. Убирала двор, хлев, кормила скотину, готовила, успевала и в поле, и огороде, В общем, делала все, как и любая крестьянская женщина. Она не роптала, не делилась с матерью, что не несчастна в браке. Но сейчас, как будто очнулась от долгого сна, почувствовала всю фальшь своего брака. Она хотела уехать к братьям, но оставить родителей одних, без помощи не могла Алексей, увидев, что Марфа пошла на двор, позвал ее для разговора. Он все обдумал и теперь решил проверить свои подозрения: