От первого лица

В общем, с прежней работы, которую хорошо знал, я ушел. За новую принялся, немногое о ней зная. Никаких эмигрантов в постоянной близости от меня не было, я осваивал новую должность, общаясь исключительно с американцами, и это очень помогло. Американцы, как правило, сосредоточенны и деловиты. Наши люди, привыкая к Америке (это на всех уровнях, но особенно на самых иждивенческих), говорят о ней зачастую со смесью снисходительности и заискивания. Очень похоже на их прежнее отношение к Советскому Союзу. Когда-то Набоков весьма точно оценил советские политические анекдоты – он говорил, что это похоже на беседу дворовой челяди на конюшне. С одной стороны – злословят о барине, а с другой – готовы ринуться на услужение по первому его зову. Хорошо, что с самого начала я попал в окружение людей англоязычных, в течение поколений осваивавших Америку, относящихся к ней вполне по-деловому, как к своему дому и месту работы. И с самого начала меня поразила четкость окружающей жизни. Дома, в Москве, все было неопределенно: дадут – не дадут, разрешат – запретят, вызовут – не заметят. Это, пожалуй, было самой первой целью для избавления: советская логика приживалок. Мы уже привыкли к тому, что государство не оставляет без своего внимания ни одного уголка в душе или жилище, внушает своим гражданам, что это оно, государство, главнее и сильнее всех, а любой из нас без этого государства бессилен. И продолжает внушать. Оно и сейчас пробует что-то выделять, как делало в прежние десятилетия, награждает: «Можешь взять то-то вон там и можешь присесть вон на ту кушетку!» В Бостоне было по-иному. При всем обилии двойных стандартов в Америке, при всей их вере в собственное превосходство над остальным человечеством, американцы уважительно относятся к тем, кому разрешили быть на равных с собой. И к стране своей у них отношение самое строгое: они ее создали для собственного удобства и соответственно требуют, чтобы она служила им со всей старательностью. Я оценил достоинство этих взаимоотношений с самого начала; кроме прочего, ни разу не встретился ни с подозрительностью, ни со слежкой, не бывал допрошен ни в одной из спецслужб, мои лекции не контролировались официально и никем не записывались. У меня был такой же кабинет, как у профессоров «американского разлива», и от меня требовали только работы, а еще – чтобы этой работой были удовлетворены студенты. Повседневность в университете была организована потрясающе просто и без загадок. Контракт оговаривал все – от форм оплаты до страховок и пенсионного обеспечения. В первый же день мне выделили офис с табличкой на двери, спросили, в чем я нуждаюсь, немедленно установили телефон, компьютер и привезли все, что я заказал для работы. Но и с меня тут же потребовали деловых предложений. Я составил, подал в течение недели, обсудил и утвердил на совете кафедры план занятий со студентами, те два курса, которые взялся преподавать. Один был «Пресса и власть», другой, выкристаллизовавшийся чуть позже, «Запад и остальные» – о различии в системах оценок у разных цивилизаций, о путях внедрения этих оценок в сознание. Сразу же напомню, что в каждом американском университете – свои программы. Профессора читают то, что университет утверждает как их курсы, и, если студенты записываются к ним, все в порядке. На моем факультете журналистики изучали самые разные темы, связанные с информацией, вплоть до искусства дезинформирования, которое преподавал один из бывших сотрудников спецслужбы. Профессура набиралась со всего света: был голландец, был чех, был китаец, а заведовал нашим департаментом журналист из Австралии. Колледжем руководил отставной американский адмирал, над которым модно было подшучивать. Кадровое обновление шло постоянно: за годы моей работы состав преподавателей изменился процентов на восемьдесят. Студенты тоже были многонациональны: до тридцати процентов – не из Америки. У меня в группах обучались испанцы, китайцы, японцы и кенийцы, пакистанцы, парагвайцы, израильтяне и внучка эмира Кувейта. За семь лет было и трое русских – один эмигрант и двое детей «новых русских» – вопреки анекдотам, хорошо подготовленных и умных.