От первого лица

Странно, но, когда я вспоминаю тот секретариат, меня не покидает ощущение, что не все руководители страны были заодно с Лигачевым. Некоторые, в том числе один из руководителей военно-промышленного комплекса Долгих, даже бурчали о том, что никто, мол, молодежью не занимается и она может попасть в какие угодно руки. Но Лигачев жал на свои аргументы. Он не то чтобы именно меня хотел стереть в порошок: он просто показывал, что всегда готов защитить единомышленников. Забавно было оказаться под таким прессом столь откровенно и на таком уровне. Задев этих самых люберов, я невпопад влез в чужую игру, ведущуюся высоко и серьезно. Лигачев попутно втолковывал мне и всем остальным, с какой непримиримостью надо драть из советского поля ростки чужого мировоззрения. Он делал это жестко и попутно высказывал свое недовольство мной.

Я был уже достаточно опытен и понимал: с этого раза не разорвут. Но проучить могут серьезно. Страха не было: я слушал и ожидал, чем все это кончится. А закончилось очень смешно. Меня спас член политбюро товарищ Соломенцев, который все время с закрытыми глазами помалкивал, а затем вскинулся и, не обращая внимания ни на Лигачева, ни на остальных, произнес странную фразу: «А я вчера смотрел телевизор…»

Я тут же вообразил, как заседало брежневское политбюро, где такие маразматики были в большинстве. Вот спал человек, спал, а затем проснулся и сказал про телевизор, а мог про птичек или про жизнь на Луне. Соломенцев сорок минут рассказывал, что именно он узрел в телевизоре. Ему понравились новости, но не понравилась молодежная передача, где какие-то мальчишки сидели на лестнице («Нельзя, что ли, было найти им приличный клуб, одеть почище и подготовить беседу на актуальные темы?»). Честное слово, вот так он и говорил.

Соломенцев спас меня своими руладами, как легендарные гуси некогда спасли Рим. Лигачев сразу раскис. А может быть, и ему тогда надоело; после бесконечного соломенцевского монолога он буркнул что-то о важности разговора, который должен послужить мне уроком, и закрыл заседание. Но перед этим я видел Лигачева сильного, собранного, знающего свою цель. Этакого медведя, идущего напролом через лес.

А совсем недавно он говорил со мной по-иному.

…Майским утром 1986 года мне сообщили, что назавтра в 11 утра я должен быть у второго секретаря ЦК КПСС, ведущего кадровые вопросы, Егора Кузьмича Лигачева. Было известно, что Лигачев любит соваться в сферу идеологии – как второй секретарь ЦК, он был дублером Горбачева и мог вмешиваться во что угодно. Я понимал, что разговор пойдет об «Огоньке» – ведь я почти уже дал согласие Яковлеву, но все ограничилось разговорами.

Я захотел отсрочить беседу с Лигачевым и бросился к Валентине Шевченко, председателю украинского Верховного Совета. «Да что вы, – замахала она руками, – если Лигачев вызывает – надо идти!» Я рванул к помощникам Щербицкого, но мне сказали, что их шеф не станет оспаривать кадрового распоряжения из Москвы. А в случае с Лигачевым особенно. С Егором Кузьмичом Лигачевым Щербицкий не спорит.

Почтение было почти мистическим. Мне удалось еще прорваться к Владимиру Ивашко, тому самому, что в 1990 году станет заместителем Горбачева по руководству КПСС, а за пять лет до этого бывшему идеологическим секретарем украинского ЦК. Службист Владимир Ивашко при упоминании Лигачева вытянулся, как новобранец, увидевший генерала. «Это приказ партии, – назидательно и торжественно произнес он. – Даже если вы сейчас скажете, что больны, я лично, в «скорой помощи», отвезу вас в Москву». Такова была сила лигачевского звонка, с ним не спорили.

В 9 утра мой поезд прикатил на Киевский вокзал Москвы, а в 11 я оказался в кабинете у Лигачева. Это был пресловутый верхний этаж первого подъезда ЦК, где были два кабинета – Горбачева и Лигачева, а также самые главные залы заседаний и кельи помощников.

Тот разговор с Лигачевым был краток. Он попросту предложил мне прекратить ломаться и велел понятно сказать, что мне надо для полноценной работы в Москве. Моя кандидатура, подтвердил он, уже обсуждена на всех уровнях, так что нет смысла судачить о том, хочу или не хочу я редактировать «Огонек». Все-таки я спросил: почему все так уперлось в меня? Лигачев медленно повел взглядом и так же неспешно ответил: «Мы изучили много кандидатур. Одних отвергли, другие доказали, что с делом не справятся. Большинство из тех, кто не прошел, в качестве альтернативной кандидатуры указали на вас. И еще одно: мы весьма подробно изучили вашу биографию. Вы постоянно были в центре внимания, но у вас никогда не было собственной мафии».

– Но без собственной мафии я пропаду! – не удержался я.

– Не пропадете. Приходите. Поможем. Звоните, буду вам рад.

Меня принимали в команду и велели никого не приводить с собой. Лигачев умел быть деловым человеком и четко давал понять, что если положусь на него – не пропаду. С ним положено было не рассуждать, а слушать. Впрочем, позже он напишет в книге воспоминаний, что мое назначение было одной из самых серьезных его ошибок. И на большевистскую старуху могла случиться проруха…