От первого лица

– Ребята. – Юрченко снизил голос до шепота. – Скажите честно, что вы здесь делаете? Я же свой. Байки о книге оставьте маленьким детям. Скажите мне правду!

– Правду? – со страшным латышским акцентом проскрипел подошедший Имант. Акцент делал его похожим на иностранца, а потому еще более подозрительным.

– Правду? – переспросил и я. – Если на самом деле, то мы хотим смыться в Афганистан!..

Конечно же, надо было действительно сойти с ума или быть провокатором, чтобы поверить: два нормально развитых европейца приехали сюда, дабы рвануть в один из самых отсталых закоулков планеты. Юрченко поверил. Он тут же начал совать мне ружье, объясняя, каким патроном надо его заряжать, чтобы уложить пограничника с первого выстрела. Патроны он дарил мне вместе с ружьем. Затем Юрченко выхватил у Иманта записную книжку и нарисовал в ней секретный, только ему, Юрченко, известный, ход через афганистанский кордон. Он вычерчивал в блокноте схемы пограничных постов, диктовал адреса доверенных людей на той стороне. Похоже было, что сам он не идиот, но в его конторе нас с Имантом точно держат за идиотов.

Юрченко впрыгнул в свою «Волгу» и умчался. Мы вразвалочку, не спеша, возвратились в гостиницу. Когда отперли номер, то увидели, что все в нем перевернуто вверх дном, а записи и фотопленки исчезли. Никогда за всю поездку не был я в таком отчаянии: записи ведь у каждого были свои, личные. Да и фото…

Мы позвонили в столицу Таджикистана, Душанбе, и к нам немедленно примчался Мумин Каноат, наш товарищ, секретарь тамошнего Союза писателей. Он кому-то звонил, затем оставил нас в номере и умчался, воротясь часа через два с ворохом проявленных фотопленок и с записными книжками. Вздохнул: «Им в помощь с Украины даже специального человека прислали! Тут уже группа создана для вашей разработки!» Мы немедленно возвратились в Душанбе и там пообедали, даже Имант выпил рюмку. У нас был свой круг, у любопытных ребят из конторы – свой. Мы пожелали, чтобы и дальше эти круги не пересекались взаимно.

Простая она была, но в то же время и напряженная, жизнь у чиновников, прихвативших страну. Они жили отдельно, они ели отдельно, болели и лечились отдельно, они умирали отдельно, и их хоронили на отдельных кладбищах. На Валдае, в санатории для начальства, медицинские сестры показывают по секрету один заветный унитаз. «Вот здесь, – говорят они, – умер Андрей Александрович Жданов, один из самых близких к Сталину членов его политбюро. Поел, пошел в туалет. Сел, напрягся и в одночасье помер…» Они это не в осуждение рассказывали – просто жизнь у их клиентов такая: поруководил, пожрал, напрягся и помер. А как проживешь без напряжения при такой работе?

Заметки для памяти

Поздней осенью я улетал из московского международного аэропорта Шереметьево-2. Под моросящим дождиком на улице толпились люди: в аэропорт впускали только с билетами – какая-то новая чиновничья фантазия. Но внутри толчеи не было, и можно было узнать и увидеть людей, которых я иначе и не заметил бы. Знакомый драматург помахал мне рукой.

– Странно, – сказал он. – Мы всю жизнь любили одних женщин, а писали про других, ни одной пьесы у меня нет про любимую женщину. Я всегда мечтал побывать в одних местах, а приходилось ездить в другие. Нам показывали кино про чьи-то фантазии и уверяли, что это она и есть – твоя и моя мечта. Мы жили как в зале ожидания: проходили поезда, там была другая жизнь, а нам объясняли, что наша все равно лучше. А затем все спуталось окончательно и пришла боль – такая острая!

– Боль накапливалась, – сказал я.

– Не знаю, – ответил драматург. – Все герои моих пьес ушли куда-то, а я жду, когда возвратятся те, кого я любил, и те, кто любил меня…

Он говорил как писал: непонятно и многозначительно. В огромном зале ожидания все это приобретало неожиданный смысл. А может быть, и нет единственного смысла во всем сразу?

Глава 12

Вы представить себе не можете, сколько информации вокруг нас и как она сортируется, по скольким каналам! Было время, когда у нас в стране можно было публиковать лишь положительную информацию про нашу жизнь, при этом принципиально нельзя было никого из нас ни с кем из-за бугра сравнивать, потому что мы изначально были лучше всех. Интересная подробность: цензорская зарплата всегда была выше зарплаты любого из главных редакторов. Чиновничья держава знала, что новости – это важное средство промывания мозгов и тот, кто работает фильтром на потоке этих новостей, куда главнее всех, кто формально подписывает страницы с новостями (уже после всех положенных фильтров).