От первого лица

Что меня удручало в этом едва ли не больше всего – всенародная покорность такому положению дел. И больницы для начальства, и закрытые магазины, и гаражи для него же – все это воспринималось как нечто едва ли не само собой разумеющееся. Привыкли к этому свинству все – и те, для кого такая жизнь была организована, и те, кто о ней не имел понятия. Однажды я, лет тридцать назад, попал на дачу к Николаю Федоренко, бывшему замминистра иностранных дел, переведенному на службу в Союз писателей. Перепрыгивая с насеста на насест в чиновничьем курятнике, он еще не был снят со спецснабжения, что сообщил мне, готовя закуску из докторской колбасы. Колбаса была самого простецкого вида, и я что-то хмыкнул по поводу опростившегося начальства. Федоренко обиделся: «Да понюхайте ее, да попробуйте! Это не та собачья радость, которую продают в магазинах!» Через много лет, уже в разгар демократических перемен, я предложил Горбачеву организовать интервью с ним на самые бытовые темы: как он живет, где покупает картошку. «Ты можешь понять, – перебил меня Горбачев, – что мне стыдно рассказывать, где я покупаю картошку?» Уже что-то… Впрочем, на рубеже XXI века я встречаю чиновников, которых стало больше и привилегий у них только прибавилось; ни один из них от стыда не сгорает.

У нас многократно воспроизведена циничная надпись на вратах гитлеровского концлагеря: «Каждому – свое!» Но пролетарское государство вполне могло бы вывесить такой же лозунг на конторах, обустраивавших знать. Там некто невидимый распределял номера спецавтомобилей, площади спецквартир и сорта спецколбас. Там вручались призы за послушание. Где-то по соседству с призами находилось хранилище компроматов; тонны конфиденциальной информации сортировались и сохранялись властью не для грядущих правдолюбов, а для того, чтобы владеть ситуацией. Стукачей подкармливали номенклатурной колбаской; доносы же поощрялись и сортировались по папочкам, они и сейчас там лежат (вы можете вспомнить хоть один процесс над разоблаченным доносчиком?).

Польский журналист и диссидент Адам Михник рассказывал мне, что сразу после того, как бывшие диссиденты двинули в варшавское руководство, премьер-министр Тадеуш Мазовецкий назначил его председателем комиссии по раскрытию архивов охранки. Михник сразу же затребовал из архива дело самого Мазовецкого и увидел там пачки доносов на премьера от людей, которых тот считал своими друзьями. Тогда польские правдолюбы посоветовались, решили запечатать сейфы охранки и подождать. По крайней мере, они теперь знали, где что лежит. Известно, что где лежит, и в послесоветских странах. В чем были едины российские, литовские и другие руководители новых независимых государств: они затолкали гэбэшные архивы поглубже, разрешив использовать лишь малую часть из них для присаживания своих наиболее ретивых политических оппонентов. Тот, кто захочет добить компартию, должен проникнуть в архивы ее многолетней охранки, но даже ядерные коды сегодня не охраняются столь старательно, как эти архивы.

Как-то Александр Яковлев рассказал мне, что они на шли наконец папку с делом Лаврентия Берии и готовят его к публикации. Я выпрашивал это дело у двух последних советских руководителей КГБ, Чебрикова и Крючкова, и оба божились, что такого дела в их ведомстве нет, поскольку им не разрешали хранить у себя результаты наблюдения за членами политбюро. Я шел просить то же дело у Горбачева и натыкался на разведенные руки и уверения в том, что нет у него ничего подобного. Даже в самые разгульные демократические времена мы ничего не рассказываем о жизни всех лениных – сталиных, втихаря превративших страну в застенок. Боюсь, не скоро еще расскажем…

Иногда прорывалось. Следователь Тельман Гдлян показывал мне видеопленки допросов узбекских партийных вождей. От некоторых допросов подташнивало. Управляющий делами ЦК спокойно этак показывает: «Товарищ Рашидов приказал мне привезти ему четыреста тысяч рублей в чемоданчике». – «А много ли это?» – вопрошает любопытный следователь. «Да что вы, – улыбается управделами. – Такой вот небольшой чемоданчик…» – «А зачем ему это?» – «Разве задают такие вопросы членам политбюро?» – застенчиво пожимает плечами партийный чиновник. Многих вопросов не задают до сих пор. При всей свободе прессы и прочих сопутствующих свободах, это у нас надолго.

Уважаемый Запад, когда вы сделаете перерыв в своих спорах о том, настала ли демократия в России и других послесоветских странах, приезжайте, и я покажу вам масленую рожу управляющего делами ЦК. Он и сейчас чем-то руководит.

Уголовный мир устроен по точно таким же правилам; там все очень похоже на нормальное советское и послесоветское, чиновниками отлаженное бытие. Воровские структуры строятся по принципу взаимной зависимости, подразумевая при этом строгую подчиненность и благодарность старшему банды за любую подачку. «Закон, по которому радость приходит, закон, по которому степь плодородит», – как пел казахский народный поэт Джамбул Джабаев.