От первого лица... (Рассказы о писателях, книгах и словах)

Для того чтобы оценить расцветку пест­рого ситца, нужен достаточно большой об­разец. Меньше какого-то минимального раз­мера узор искажается, и вы получаете не­верное впечатление о материале. Так же де­ло обстоит иногда и с цитатами. Приведенный отрывок оказался меньше минимально допустимого, и смысл его исказился. В рас­сказе написано:

«Он был настолько бескорыстен,— настолько своенравен,— что часто отказы­вал влиятельным и богатым клиентам, если задача не отвечала его вкусу, и вместе с тем целыми неделями трудился над делом какого-нибудь бедняка, если необычность и драматизм этого дела возбуждали вообра­жение и требовали напряжения всего его мастерства».

Знаменитый детектив раскрывал таинст­венные убийства и гонялся за преступника­ми вовсе не оттого, что был гуманистом, добряком или сочувствовал бедным и оби­женным. К розыску его побуждала единст­венная потребность: дать достойную пищу голодающему от интеллектуального бездей­ствия мозгу.

Натура Холмса более сложна, чем мо­жет показаться на первый взгляд.

В одном из фельетонов Теккерей изобра­зил сноба-политика: «Это человек, серьез­но озабоченный расчетами России и ужас­ным предательством Луи Филиппа. Это он ожидает французский флот на Темзе и не спускает глаз с американского президента, каждое слово которого (бог поможет ему!) он читает. Он знает фамилии оппозицион­ных лидеров Португалии и знает, за что они борются; это он говорит, что лорд Эбердин должен быть объявлен государст­венным преступником, а лорд Пальмерстон повешен».

Холмс, пожалуй, тоже посмеялся бы над такими болтунами. Но это не означает, что сам он политически определился. К поли­тике он насмешливо-равнодушен. «Вести о революции, о возможности войны, о пере­мене правительства были вне сферы его интересов»,— сообщает Уотсон.

Хотя Холмс и лишен аристократической спеси, он иногда не мог удержаться от тщеславного намека на поручение папы римского или турецкого султана.

Несмотря на спартанский образ жизни, Холмс дотошно следит за своей одеждой. В кармане у него золотой портсигар с бе­риллом на крышке, а на пальце перстень с дорогим бриллиантом.

Кажется, мы угадали: в характере Холм­са сильны черты дендизма. Он, конечно, не примитивный хлыщ, не «денди лондон­ский», озабоченный тем, чтобы трикотаж­ные панталоны возможно плотней обтяги­вали ляжки. Ему свойственны и теат­ральные эффекты и экстравагантности, но отличительная черта его — высокомерное презрение к «срединной пошлости», обер­нувшаяся крайним индивидуализмом и скепсисом.

А. Конан Дойл начал писать на закате викторианской эпохи. Королева Виктория, по имени которой названа эта пора англий­ской истории, царствовала с 1837 по 1901 год; в туристских проспектах сказано, что она «принесла дыхание свежего весен­него ветра, в котором страна так нужда­лась». В этом была доля правды: свежий, попутный ветер был необходим, чтобы вы­возить богатства, награбленные в африкан­ских и индийских колониях.

Англия в то время переживала промыш­ленную революцию. Титулованного ленд­лорда теснил грубый буржуа. В те годы, когда в том же Лондоне Карл Маркс со­бирал материалы к «Капиталу», молодые, полные сил промышленники прибирали к рукам и науку, и политику, и религию, и искусство, а прагматисты объявляли та­кие понятия, как мораль и совесть, «чи­стейшей выдумкой».

Купцы и промышленники нуждались в самом разнообразном товаре. Нуждались они и в таком товаре, как разум.

Они нуждались в разуме генералов, что­бы закабалять богатые заморские земли, в разуме дипломатов, чтобы обводить вокруг пальца французских конкурентов, они нуж­дались в разуме изобретателей и ученых. Понадобился разум философов и клерика­лов, чтобы следить за разумом смутьянов и не позволять им выходить за пределы дозволенного.

Но человеческому противопоказаны любые ограничения, и в XIX веке были созданы великие интеллектуальные ценно­сти, и прежде всего — революционная тео­рия Маркса.

К середине века новые научные идеи носились в воздухе. Почти одновременно судовой врач Майер, пивовар Джоуль и ад­вокат Гров выдвинули идею закона со­хранения энергии, ассистент Королевского института Фарадей проник в тайны элек­трической индукции, а Дарвин, признав­шись: «Я чувствую себя, как будто созна­юсь в убийстве»,— все-таки опубликовал бессмертную книгу «Происхождение ви­дов...»

Английская метрополия процветала. К 1886 году соотношение рождений и смер­тей в Англии было 13 : 3, а во Франции 1 : 4. Из каждых пяти кораблей, бороздив­ших моря и океаны, четыре несли флаг Великобритании. Между 1870 и 1898 года­ми Британия пристегнула к своей империи ни много ни мало — четыре миллиона квад­ратных миль (сам остров составляет всего 93 тысячи квадратных миль), и поработила 88 миллионов населения.

Возникла проблема интенсификации мы­шления. Вспомнили Лейбница: «...если между людьми возникнут споры, потребуется лишь сказать: «Подсчитаем!» — дабы без дальней­ших околичностей выяснить, кто прав».