От победы к миру. Русская дипломатия после Наполеона

Важность единства намерений среди великих держав привела к дальнейшим обсуждениям договора о гарантиях. Россия предлагала такой договор в Аахене. На этот раз предложение поступило от Австрии, и вновь обсуждения зашли в тупик. Каподистрия и Нессельроде сообщили о предложении Александру I. Их доклад интересен тем, что он раскрывает австрийское мышление в вопросах законного суверенитета и интервенции[229]. Как упоминалось ранее, образ контрреволюционного альянса абсолютистских монархий кажется слишком упрощенным. На основании австрийского предложения державы, подписавшие договор, гарантировали бы сохранение законной суверенной власти, а также основных относящихся к ней институтов в каждом из государств Европы. Если власть в стране находилась бы в руках легитимного государя, и он сам по собственной воле осуществлял бы те или иные реформы, державы не вмешивались бы во внутренние дела этой страны. Гарантии основных институтов не исключали политических изменений, опять же, до тех пор, пока они происходили законными средствами и в результате свободных действий власти легитимного государя. Изменения основных институтов государства, произведенные в результате мятежа против существующей власти легитимного государя, не считались законными. Кроме того, фактическое существование правительства не наделяло его легитимностью, хотя правовые изменения в формах правления подпадали бы под гарантии. И наконец, державы, подписавшие договор, рассматривали бы просьбы о вмешательстве со стороны государя, страна или институты которого подверглись нападению со стороны незаконных сил. В тех случаях, когда государь был лишен власти и был не в состоянии обратиться с просьбой о вмешательстве, они должны были обсудить способы вернуть монарху, лишенному его законной власти, полное и неограниченное пользование этой властью.

На первый взгляд, предложение Австрии о заключении договора о гарантиях (как сообщали Каподистрия и Нессельроде) выглядело как акт контрреволюции. Если законный монарх санкционировал бы впоследствии изменение политических институтов, произошедшее в результате внешних сил (как это неоднократно происходило во время Наполеоновских войн), гарантия договора распространялась бы на него лишь тогда, когда державы единодушно признали бы его совместимым с сохранением социального порядка и всеобщего спокойствия в Европе. Хотя сторонники политических реформ обвиняли союзников в стремлении лишить положение вещей всякой подвижности, реальная цель великих держав заключалась в том, чтобы оставить право на политические изменения за теми, кто им обладал. Очевидно, что эта формулировка не принимала изменения, произошедшие из-за революции или по воле народа. Кроме того, поскольку правовые изменения могли привести к пагубным результатам, союзники отличали неразумные инновации от преступных революций. Они не могли предотвратить ошибки законного правительства или выполнять функции верховного суда, уполномоченного судить о действиях такого правительства. Они также не могли принимать решения относительно достоинств, присущих тем или иным институтам или политическим переменам. Однако союзники могли остановить врагов законной власти и определить, являются ли истоки политических изменений законными или нет.

В предлагаемом договоре о гарантиях основное внимание уделялось политическим и нравственным препятствиям на пути незаконной смены правительства, но не исключались и материальные меры. Целью было установить в качестве принципа то, что союзники должны были обсуждать надлежащие средства поддержания и восстановления законной власти, если она будет свергнута или ей будет угрожать незаконная сила. Этот принцип не предвосхищал какую-либо ситуацию: в каждом конкретном случае соответствующие органы рассматривали бы вопрос о том, какие меры могли бы быть целесообразными. Принцип, согласование которого обсуждалось, касался отношения союзников к незаконным изменениям, такая тактика также не могла положить конец революционному злу.

Предложенный договор о гарантиях не помешал бы «дерзким людям, воспламеняющимся химерными надеждами или равнодушным к бедствиям их родины», вступить на революционный путь. И все же австрийское правительство надеялось, что моральные и политические преграды, заранее определенные большой и уважаемой частью Европы, обуздали бы менее решительные и свирепые сердца, от поддержки которых зависел успех любого революционного начинания. Возможно, и государи, столкнувшиеся с этими жестокими обстоятельствами, были бы более эффективны в противостоянии таким группировкам, зная, что они могли бы рассчитывать на вторжение своих союзников. Предлагаемое соглашение не представляло бы собой определенного обязательства действовать в любых обстоятельствах. Скорее, принятые принципы послужили бы исходной точкой для обсуждения возможных действий.