От противного. Разыскания в области художественной культуры

Полемизируя с Леоновым, Пастернак вернулся в «Докторе Живаго» к тому времени, когда он примыкал (как это проследил Лазарь Флейшман в цитируемом сочинении) к умеренному большевизму Горького, Бухарина и др., старавшихся ослабить конфронтацию в стане революционеров-победителей, но эта оглядка на политическое прошлое не оставила его неизменным. Советской эсхатологии Леонова Пастернак противопоставил в «Докторе Живаго» каноническую христианскую веру в парусию и в Страшный суд. Регрессивна и еще одна переделка «Дороги на океан», предпринятая в «Докторе Живаго». Будущая жена Ильи Протоклитова, актриса Лиза Похвиснева[276], собирается отдаться стареющему комедианту Закурдаеву, которого она сравнивает с «драконом», но он не хочет «губить свою последнюю»[277]. Леонов отрицает в «Дороге на океан» христианскую легенду о св. Георгии: Илья Протоклитов, женящийся на Лизе, вовсе не избавляет ее от подчинения хтоническому существу – эта угроза была мнимой. И напротив того: Лара, соблазненная Комаровским, действительно попадает в плен к «дракону», который не только мнится Юрию Андреевичу во время его последнего пребывания в Варыкине незадолго до умыкания его возлюбленной, но и тематизируется им в его стихах, посвященных Георгию Победоносцу[278], т. е. становится реалией, пусть текстовой.

Не всегда удается понять, черпал ли Пастернак некоторые мотивы «Доктора Живаго» непосредственно из «Дороги на океан» или – неразборчиво – из общего семантического котла советской литературы. Близость врача Юрия Живаго к ненавистному ему партизанскому главарю Ливерию пародирует не только восхождение Ильи Протоклитова до ранга кремлевского хирурга, но и иные сходные смысловые ходы в литературе 1930-х гг., сформировавшей топику «врач и власть» – ср. хотя бы киносценарий Юрия Олеши «Строгий юноша» (1934) или пьесу Александра Корнейчука «Платон Кречет» (1934)[279].

Аналогично: мотив приемного сына объединяет пастернаковский роман и с «Дорогой на океан», и с прочими произведениями советской литературы конца 1920–1930-х гг., скажем, с «Завистью» (1927) Олеши, поручившего эту роль образцово социалистическому юноше Володе Макарову. Впрочем, похоже, что Пастернак, выводя Васю Брыкина, которого Юрий Андреевич подобрал на железнодорожных путях, имел в виду именно текст Леонова, где Курилов находит приемыша, доставая «его из-под своего вагона»[280]. Вася Брыкин, дошедший до Москвы, покидает псевдоотца, что непреложно противопоставляет пастернаковский роман советской литературе с ее надеждой на создание семьи без сексуальных отношений между родителями[281] и московским федорианцам (А. К. Горскому, Н. А. Сетницкому и др.), продолжившим в советских условиях учение о воскрешении отцов как о святом деле сыновей[282]. Тогда как железнодорожник Курилов рвется из Москвы к Океану, Юрий Живаго идет по шпалам в обратном направлении[283]. На Дальний Восток отправляется антагонист пастернаковского героя, Комаровский.

Спор с советской интеллигенцией, уступившей Сталину русскую революцию[284], не ограничился у Пастернака интертекстуальной работой с «Дорогой на океан». Идеологическая схема, к которой сводится роман Леонова, была типичной для литературы попутчиков, заигрывавших со сталинизмом, ждавших от него переписывания наново истории большевизма. В «Братьях» (1928) Константина Федина, как и в «Дороге на океан», человек революционного поколения, Шеринг, командовавший Волжской флотилией (перед нами прозрачный намек на ушедшего от революционных дел в тень Федора Раскольникова), умирает – врач, Матвей Карев, не в силах задержать смерть героя прежних лет. Торжествует в этом романе происходящий из тех же мест, где воевал Шеринг, брат прославленного врача, связанного с сильными мира сего, композитор Никита Карев, чья симфония зачаровывает советских слушателей. Композитор награждается у Федина не только славой, заслуженной художником, но еще и тем, что к нему уходит жена Родиона, матроса-революционера, спасшего в годы Гражданской войны Шеринга на Волге. И Федин, и Леонов были заодно со Сталиным, добившимся неограниченной власти в борьбе с людьми 1917 г., хотя бы «Братья» и не ставили проблему «внутреннего врага», будучи произведением политически гораздо более умеренным, чем «Дорога на океан». Из «Братьев» в роман Пастернака перекочевало имя Евграф, которое дано сводному брату Юрия Андреевича[285] (соответствуя тем самым теме, вынесенной Фединым в заголовок своего текста). У Федина Евграф – помощник семьи Каревых, приходящий ей на выручку так же, как одноименный персонаж у Пастернака чудесным образом избавляет от затруднений Юрия Андреевича[286].

Евграф из «Братьев» завершает свою жизнь службой в прозекторской. Никита Карев спрашивает его: