От сессии до сессии

Телевизор был водворен на почетное место. Это был длинный низкий шкаф, высотой с метр, в котором мать хранила белье. Шкаф или комод (его называли и так и этак) стоял у большого окна. Подключили трансформатор, рогатую антенну и включили телевизор в розетку. После чего все отошли. Всех было четверо: родители, Толя и его старший брат. Трансформатор загудел, через некоторое время засветился экран черными и белыми точками. Все смотрели на экран, затаив дыхание. Но ничего не происходило. Рябь никуда не исчезала и никакого изображения не появлялось. Что делать дальше, не знали. Может, телевизор сломался, пока его несли до дому. Именно так и сказала мать. Проверяли же, когда покупали, всё работало. На экране был такой кружок, похожий на лицо, с циферками и буковками. Время было раннее. Может, вечером телевизор начнет показывать? Телевещание начиналось вечером. Но у капитана, у которого они покупали телевизор, был на экране круг с циферками и буквами, а у них ничего нет.

У капитана в Новом Затоне на экране был не только круг, но еще телевизор и пищал непрерывно, как крольчонок. Как будто он чего-то выпрашивал у хозяев. А у них тишина. только ровно гудел трансформатор. Значит, что-то не так. Неужели телевизор сломался?

— Ты его нигде не ударил? — робко спросила мать у отца. — Может, когда опускал, ударил?

Отец зло посмотрел на нее. Никто не знал, что делать. Неужели всё-таки телевизор сломался?

Раздался веселый голос. Это вернулся с работы сосед дядя Миша. Он работал шофером. Шофер должен разбираться в любой технике. И вообще шофером может быть только умный. Дядю Мишу позвали. Он стал щелкать трансформатором, то есть такой круглой ручкой.

— Напряжение должно быть двести двадцать, — сказал дядя Миша.

Стрелка отклонялась вправо. Но на экране телевизора ничего не происходило. Он по-прежнему оставался серым.

На передней панели были две круглые ручки. На одной был пластмассовый выступ. Дядя Миша покрутил первую, без выступа. Шипение стало еще громче. Значит, этой ручкой прибавляют звук. В комнате поселилось целое кубло гремучих змей. И сидели они в этом большом деревянном ящике. Хорошо, что они не могут выбраться оттуда. Вторая ручка громко перещелкивалась. Видно, что она была тугая и требовала усилий.

По-прежнему ничего не было. Но шипело теперь по-другому, как-то тоньше и громче. Дядя Миша щелкал дальше. На пятом щелке появилось изображение.

Женщина с высокой прической. Говорили, что для такой прически использовали банку.

Она говорила. Отдельные слова были понятные. Мешало то же самое шипение, которое то усиливалось, то затухало. Затаили дыхание.

— У нас же один канал. А тут целых восемь, — объяснял дядя Миша. — Вот мы и нашли этот канал.

Опять прощелкал круг.

— А на втором идет, — сказал дядя Миша. — Значит, у нас второй канал. — Вот здесь он. Что-то говорит женщина. Но не разобрать, о чем она балакает. Сейчас так сделаем!

Не только понять было нельзя, но временами женщина вообще пропадала, и на экране снова рябила серость и телевизор снова шипел. Женщина мелькала и исчезала.

Дядя Миша вытащил штекер антенны, подул на него и воткнул на место, прижал. Усики антенны развел шире. Так гимнастки, лежа на спине, раздвигает свои стройные и худые, как спички, ножки. Стал поворачивать антенну сначала в одну сторону, потом в другую. Все молча наблюдали за его манипуляциями. Надежды на чудо оставалось все меньше. Но оно свершилось. Женщина обрела плоть и внятный громкий голос. Она рассказывала о трудящихся, которые достойно готовятся встретить очередной съезд партии.

— На вышке должны поставить усилитель. Тогда сигнал будет хороший. И телевизор будет принимать два канала, — сказал дядя Миша. — Сам видел, там рабочие лазят.

У них в доме появился первый телевизор. Передачи начинались вечером. Все собирались перед телевизором.

Сначала шли новости, потом погода, «Спокойной ночи, малыши» и художественный фильм. Все, конечно, ждали фильма, чтобы на следующий день рассказать о нем тем у кого не было телевизора. К началу фильму собирался народ. И скоро, как говорится, негде было яблоку упасть. Приходили из других домов. Вначале это им льстило. Это подымало домочадцев в собственных глазах, выделяло среди других. Но скоро эти вечерние телепосиделки стали докучать. Стульев не хватало. Сидели на полу, ребятишки даже под столом. Фильмы сопровождались комментариями.

Кто-нибудь не выдерживал и шикал на говорунов, которые порой начинали ожесточенно спорить:

— Тихо вы! Не слышно, что говорят.

Соседи, уже само собой, были постоянными телезрителями. Поужинав, они собирались перед телевизором.

Пенсионерка баба Хрестя — это скелет, обтянутый морщинистой пергаментной кожей. Она постоянно курит «Прибой», самые дешевые папиросы по двенадцать копеек за пачку, и надрывно кашляет. Папироску она держит большим и указательным пальцами, как дама из дореволюционной эпохи, и пепел стряхивает себе в ладошку. Комментарии ее к фильмам сводились к одному: