Ничего я на эти слова не ответил. Но подумал: «Давно ли ты за мамкину юбку держался?..»
А в отделе кадров так и получилось.
— Вакансия, — сказали, — есть только в бригаде Миронова. Если вы, конечно, бурильщик.
Что ж, дал согласие.
Выходил я первый раз в ночную. Мишка провел меня в забой, показал рабочее место, велел пробурить восемь горизонтальных шпуров. Потом еще что-то хотел сказать по инструкции, но я перебил.
— Ладно, Михаил Алексеевич. Бурили и мы когда-то, разберемся, что к чему.
Повернулся братишка, ушел. И вот я один в забое. Чуточку не по себе стало. Но сразу подтянулся, сказал себе: «Товарищ сержант! Вы пол-Европы прошли, не растерялись…»
В углу лежит перфоратор. Я таких прежде не видал. Слышал, что называется телескопным. Ага, значит, ставить его надо вертикально. Подожди, подожди, как же вертикально, если бурить я должен горизонтальные шпуры. Вот так задачка! Мишка еще близко — может, окликнуть его, спросить? Нет, не буду спрашивать. Гордость взыграла во мне. Мишка же бурит этим телескопом горизонтально. И я смогу! Но как? Оглянулся, никаких приспособлений. Эх, была не была! Взвалил машину на плечи и вот так, сгибаясь под трехпудовой тяжестью, начал бурить. Отдача страшная, плечи бьет, руки трясутся, но силенка у меня всегда была. Все шесть часов пробурил в таком положении, перекладывая перфоратор с левого плеча на правое и обратно. Как велел бригадир, Мишка мой, все восемь шпуров проделал, один к одному. Но к концу смены еле на ногах держался, все тело ныло. Положил наконец проклятую машину, вытер пот. А у входа в забой Михаил.
— Готово? — спрашивает.
— Готово.
— А как ты бурил?
— Вот так, — показываю.
А он вдруг как захохочет.
— Чудило ты, — говорит и задыхается в смехе. — Чудило ты гороховое. Кто же так делает? Смотри. Берется доска, ставится враспор между крышей и низом. А к ней молоток. Ясно? Легко и просто…
И тут же, перестав смеяться, добавляет серьезно так, нажимая на каждое слово:
— Имейте в виду, товарищ Миронов, моей бригаде нужен квалифицированный бурильщик. Придется вам подучиться… У нас теперь техника!
Теперь, когда я сам в бригадирах, а Михаил у меня в звеньевых, мне легко рассказывать про тот случай. А тогда коломутно было на душе. Начинать на шахте все снова… Не горько ли? Хотел уж податься на какую-нибудь канцелярскую должность. А потом сказал себе: «А ну-ка, вперед, Костя!» Я сейчас бригадиром не потому, что обогнал в мастерстве Михаила. Нет, и он не стоял на месте. Просто меня первым перевели на этот новый рудник, а Михаила позже. Вот он и попал ко мне в бригаду, чтобы подучиться. И Николай тоже с нами. Не выдержал в канцелярии-то, сбежал…»
Мы стоим с Мироновым в забое, и он, поглядывая на новую машину, снова говорит:
— Здорово однако… Сами управились!
И это уже относилось, наверно, не только к рудокопам двадцатых годов, а и к изобретателям этой машины, и к авторам метода массового обрушения, и к нему самому, бурильщику Миронову с братьями…
«Сами управимся!»
Я вспомнил снова эти слова, читая в газетах о трубах. О стальных трубах большого диаметра, по которым гонят на дальние расстояния нефть, газ и которые оказались вдруг в центре напряженной экономической, точнее говоря, политической схватки.
Вот как об этом сказал Никита Сергеевич Хрущев:
«Недавно правительство Соединенных Штатов предприняло грубый нажим на Западную Германию, Японию, Швецию и другие страны, чтобы сорвать выполнение ими договора о поставке стальных труб в Советский Союз. Американское правительство, видимо, так напугано коммунизмом, что не только отказывает себе в выгоде торговать с нами, но и другим странам мешает».
В связи с этим припоминается и письмо рудокопов Рид-дера и то, что я увидел недавно на Южном Урале, на челябинском Трубном заводе.
У него, у Трубного, подобно многим уральским заводам, две жизни, два возраста. Как бывший Мариупольский он справил тридцатилетие, а под небом Челябинска живет с войны. Начинал с одинокого прокатного стана, вывезенного с Мариуполя, да наспех сколоченного барака, половину которого отвели под заводскую контору, а другую под жилье эвакуированных.
И вон как вымахал! Я смотрю на завод, склонившись над столом в одной из комнат московского Гипромеза. Проектировщики знакомят меня с планом реконструкции и расширения Трубного. Они показывают чертеж, исполненный в две краски. Синие прямоугольники — существующие цехи. Красные — те, что должны быть построены в семилетку. Красный цвет преобладает над синим.
Завод, объяснили мне, и сейчас не из малых. А превратится в трубную Магнитку. Хотя это не совсем точно сказано. В общесоюзном балансе выпуска труб ему предстоит сыграть большую роль, чем Магнитке в производстве металла. Почти треть всех стальных труб страны будут давать челябинцы. От малютки диаметром в мизинец до такой, что и обеими руками не обхватишь.
Оглянитесь вокруг себя. Всюду трубы, это простейшее и гениальное изобретение человека. Воду, пар, нефть, природный газ несут они нам. Жизнь без них была бы затруднительной. Без трубы и в космос не взлетишь…