Перед войной, когда я плавал на судах торгового флота, на ледоколах, мы, ходившие к чужим берегам, в заграничные порты, в Арктику, немного свысока поглядывали на матросов рыболовных траулеров. Где чапают их суденышки? В Маркизовой луже, как моряки называли Финский залив, или в Кольском. Самые дальние для них моря — Балтийское, Баренцево. И они, рыбаки, завидовали нам, морякам.
А нынче сравнялись: рыбаки те же моряки, ходят так же далеко, в океан.
Мне не удалось на этот раз выйти в море. Я только встречал и провожал суда в Рижском рыбном порту.
Это тоже интересно — встречать и провожать. Уйдя в плавание, я узнал бы жизнь одного экипажа, побывал бы в каком-нибудь одном районе лова. А в порту передо мной прошло столько кораблей! И побывал я, пусть заочно, и возле Исландии, Фарерских островов, Ян-Майена, и неподалеку от Ньюфаундленда, Лабрадора, и близ норвежских фиордов, и на банке Джорджес у берегов Америки, и даже в Гвинейском заливе.
В Гвинейский залив меня привел на «Немане» капитан Александр Кондратьевич Гайлитис.
Но прежде, чем с Гвинейским заливом, я хочу познакомить вас с самим капитаном.
Сейчас его нельзя назвать самым молодым из латвийских капитанов. А шестнадцать лет назад газеты о нем именно так и писали: самый молодой, двадцатидвухлетний…
До того, как стать самым молодым капитаном, он еще был и самым юным юнгой на пароходе «Арие». Газеты, правда, об этом тогда не писали. Латвия не была еще советской. Но юнга дважды уже побывал в советских портах: в Мурманске и в Ленинграде. А потом он почти год плавал матросом под советским флагом на той же «Арие». За два дня до войны пришли в немецкий порт Любек. Через неделю после начала войны команду бросили в концлагерь. Была единственная возможность вернуться домой… И матрос — на пароходе, над кормой которого фашистский флаг. Рейсы в Норвегию, все в Нарвик и в Нарвик. Дождется ли он нужного ему рейса? И вот плывут в Лиепайю. В первую же ночь на рейде он вахтенный. Идет мимо борта моторка, рыбаки, наверно. Приглушили, мотор, рулевой кричит:
— Нет ли табаку? Меняем на рыбу.
По-немецки кричит, судно-то перед ним немецкое. А вахтенный в ответ по-латышски:
— Есть табак!
У него табака полная наволочка. Не курит, накопил из пайка на всякий случай. Вот он и подошел, этот случай. Бесшумно соскользнул по шторм-трапу в шлюпку. Рыбаки ни о чем не расспрашивали. Просто подбросили к берегу. И табака не взяли, нет, взяли на одну закурку… С самым ранним утренним поездом — в Ригу, домой.
В Риге его выручала немецкая мореходная книжка, паспорт. Левая сторона заполняется при найме на судно, правая при увольнении. А он не увольнялся, страничка чистая. Наткнешься на патруль, паспорт в зубы: «Германия, пароход «Алиса Фрейман», старший матрос». И в армию не берут: моряк дальнего плавания. Это по паспорту. А так его плавания были не очень дальние: по Даугаве на буксирном катере. Сам себе и рулевой и моторист. Перед приходом наших затопил катерок под мостом, чтобы немцы с собой не угнали. И сразу в советскую комендатуру: не нужен ли совершенно целый катер? Ого, еще как нужен! Долго ли поднять такой катеришко со дна… И снова забегал кораблик вдоль рижских набережных. Только матрос на нем новый. А прежний в дальних плаваниях, теперь по-настоящему дальних.
Через много лет он снова пришел в западногерманский порт Любек, на этот раз как капитан «Немана», большого рефрижераторного судна, которое несет в океане «материнские» функции. Это плавучая база, «матка», опекающая траулеры на далеких промыслах, — дает им топливо, воду, снабжает экипажи продуктами, забирает у них улов. В Любеке «Неман» зашел на ремонт. Как положено, представители судоремонтной фирмы нанесли визит вежливости капитану. Он принимал гостей в салоне, говорил с ними по-немецки, выказал отличное знание как порта, так и самого города. Очевидно, господин капитан бывал уже в Любеке и, наверно, не раз? Нет, только однажды. Правда, несколько задержался здесь, сидел в концлагере, вон там, в районе сухих доков. Он сказал об этом, глядя в лицо сидевшему напротив господину. Сказал, что хорошо помнит место, где был расположен лагерь, и вообще не забудет всего, что связано с этим лагерем, в частности «зеленую смерть». Так называли суп из травы, которым кормили заключенных… Говоря об этом, он продолжал в упор смотреть, в глаза немцу, потому что узнал в нем одного из сотрудников лагерной администрации…