От весны до осени, или Повесть про девочку

— Ах, Даша, — устало, как о чем-то надоевшем, сказала мама, — все люди разные. И ветеринары тоже. Ты сама знаешь Розу Ивановну, видела, как она лечила нашу Маньку и того, твоего — помнишь? — поросенка? А это такой уж человек. Его папа ругал, объяснял, что его поступок очень вредный, а он одно твердит: «Я врач и должен выполнять правила санитарии и гигиены. Раз решили уничтожать собак, я их уничтожаю».

— От вашей «санитарии» могут взрослые заболеть, не говоря уж о детях! — сказал ему папа.

А он тогда и высказался:

— Да ведь если б я знал, что щенок ваш, а то ни ошейника, ничего… Я, кстати, и не хотел этого делать в поселке. Мы ж собак в поле отстреливаем. Да вижу, угол удобный, чего, думаю, с ним канителиться.

— То есть он ничего не понял, — горестно закончила мама.

— Фашист натуральный, — по-своему определенно и так утешительно для меня сказала бабуся. — И вы тоже с Сергеем хороши, — «понимает, не понимает», — передразнила она маму, — гнать такого в три шеи из совхоза, к животным близко не пускать. Вот вам и вся санитария. Это же разве человек? Не-е-ет! Так, милая, не бывает, чтоб человек без души мог что-то понимать, кроме своей пользы. Тем более скотину бессловесную. Такой ветеринар и доброй-то скотине — корове там или лошади — не помощник, не врач. Дурной человек. Бесстыдный.

По веники

Этот день, когда убили Бобика, был у нас последним праздным днем. Следующим утром мы собрались по веники. Собрались возле школы. Все с серпами, девчонки в платочках. Анфиса Петровна выдала всем по пучку мочала для вязки веников. Мочало каждый затянул себе за пояс, чтоб удобней было выдергивать вязочку. И мы зашагали к лесу.

Учительница сказала, что мы будем резать липовый подрост вдоль опушки — там, на свету, самый густой подлесок, и лист на солнце растет гуще, здесь он самый питательный. Мне было очень занятно, как это резать веники серпами. Мы с бабушкой их просто ломали. А серпом я умела только траву жать. Но мне не хотелось говорить, что я не умею. Анфиса Петровна сама сначала покажет, как надо делать, — так обычно бывало на уроке. А она почему-то не стала показывать.

— Вот, ребятки, к этой березке собирайтесь и веники сносите, — сказала она. И добавила: — Старые, сучковатые ветки не берите, выбирайте погибче, чтоб листьев побольше. Ну, начали! — И сама подошла к липовому кусту. Липовый молодняк так растет: или от корней большого дерева поднимается поросль с лопушистыми крупными листьями, или собирается кучкой несколько тонких, от самого корня сильно ветвистых стволиков, образуя эдакий шатровый куст.

Анфиса Петровна подхватила ветку снизу левой рукой, взмахнула над ней серпом, ведя его сверху вниз и чуть вкось от себя, и ветка осталась в ее руке, обрезанный конец был красиво косо заострен и ярко белел. Как просто! Я попыталась сделать так же. Но мой серп не срезал, а потащил ветку вниз, пригнул ее, будто это не серп, а багор. Я измочалила всю кору, пока сладила с этой веткой. Потом, довольно скоро, дело пошло. Просто надо было вести серп увереннее и плавнее, чтоб он скользил своими косыми зубчиками по ветке, и даже силы особой не требовалось. Дело пошло, но все-таки до обеда я нарезала всего десять веников, многие сделали по пятнадцать, а Вазых — так даже восемнадцать.

— Здорово! — завидовали все ему, а он сидел возле своей зеленой горы, как всегда, молчаливый, только черные, миндалевидные глаза сверкали да смуглые щеки были в горячем румянце… Волосы Вазыха мокро поблескивали, и лоб влажный — вспотел. Здорово, видно, работал, что и говорить. Очень красивый сейчас Вазых, так и хочется на него смотреть, хочется запомнить, как он сидит, прислонившись темной головой к белому стволу березы, а тонкая смуглая рука — на пышной кипе нарезанных им веников. Сидит маленький, совсем несильный на вид, а вокруг него горы зеленых веников. Вот нарисовать бы! Но, наверное, у меня не хватит зеленой краски. Потом тут не один оттенок нужен, а у меня всего одна краска.

Наверное, я слишком долго и пристально смотрела на Вазыха, кто-то захихикал, зашептались девчонки, и чей-то ехиднейший голос пропел: «Дашка в Вазыха влюбляется!»

Я подскочила на месте, обернувшись на голос, готовая тут же вцепиться в «дразнилку», но не могла узнать голос, а девчонки, хохоча, валялись в траве и все божились: «Ей-богу, Даш, это не я!»

Тогда я назло им, и себе, и Вазыху сказала:

— Правда, Вазых, научи меня так быстро резать веники, как ты!

— Научу! — сказал он.

Девчонки не успели пережить эту новость и, как водится, обсмеять ее, потому что на дороге показалась подвода — это ехали за нашими вениками. Все побежали навстречу, чтоб прокатиться. А мы с Вазыхом остались.

— Завтра иди рядом и гляди, как я делать буду. Ладно? — сказал он, глядя в сторону.

Я промолчала, только кивнула.

Тогда он взял мой серп, он валялся тут же, возле меня, попробовал его на прутике и сказал презрительно: