От Второго Иерусалима к Третьему Риму. Символы Священного Царства. Генезис идеократической парадигмы русской культуры в XI–XIII веках.

В 1221 году князь Всеволод собирает «съезд» всех сословий, начиная с родовитого боярства, на котором за его сыном Юрием были признаны наследственные права на великокняжеский Владимирский престол. Историк Л.В. Черепнин считал эту дату поворотной в русской истории. С этим трудно не согласиться. Перед нами прообраз будущих Земских соборов, призывавших государей на Московский царский престол. С даты 1221 можно говорить о становлении института наследственной монархии в Северо-Восточной Руси. Идея самодержавия, пришедшая из Византии, с самого начала своего бытования на русской земле была сопряжена с идеей избранности русского народа стать последним христианским царством.

2.3. «Слово о погибели земли Русской» и монархический вектор древнерусской идейной парадигмы

В тринадцатом столетии появляется один удивительный по высокой поэтичности и смысловой насыщенности памятник древнерусской книжной культуры, который по достоинству должен быть оценен как один из шедевров общемировой средневековой литературы, – «Слово о погибели Русской земли». Сейчас известны два почти идентичных списка памятника: первый, более ранний – XV в. и второй, более поздний – XVI в.; оба списка одинаково дефектны и восходят к общему протографу, но список XV в. сохранил более древние черты. Памятник датируется серединой XIII в. «Слово о погибели земли Русской» – ключевой текст для понимания развития тех идей, которые были заложены древнерусской литературой еще киевского периода во владимирский период домонгольской Руси. Памятник этот являет собой текст, который вызывает ряд недоуменных вопросов у исследователей. В первом же смысловом блоке этого произведения: «О светло светлая и красно украшенная земля Русская… о правоверная вера христианская!» – прикровенно звучит тема святости земли, учитывая этимологическую и смысловую близость в славянских языках понятия светлый и святой. Светлость и красота земли обусловлены «правоверной верой». Мы вправе усматривать в этом пассаже книжный вариант былинной идейной парадигмы «Святая Русь», по крайней мере здесь тот же семантический ряд, который определяет Русь, как святую, избранную страну христианского народа в былинных произведениях. Второй пассаж этого небольшого, но чрезвычайно информационно насыщенного памятника определяет границы Русской земли. Что необходимо подчеркнуть, так это явные библейские реминисценции в описании рубежей Руси. Эти рубежи отделяют христианский народ от «поганых» стран. Автор Слова обособляет, четко очерчивая границы земли, покоренной русским князьям по воле Всевышнего. Иными словами, в прочтении данного пассажа через призму библейской традиции мы видим границы новой земли обетованной для молодого, «нового» христианского народа. П.А. Флоренский считает, что для средневекового сознания такое обособление тождественно одновременно и «освящению», и «обособлению для Бога», в Божий удел[86] [86].

Итак, первые два блока произведения дают нам две устойчивые идеологемы, преемственные по отношению к традиции киевского периода, традиции митрополита Илариона. Третий блок «Слова» требует еще более внимательной экзегезы.

Исторический смысл и целевые установки автора «Слова о погибели Русской земли» не совсем ясны непосредственно из текста. Вопросы начинаются уже с заголовка памятника. В раннем списке XV в. заголовок написан с буквенными исправлениями и может быть прочтен по-разному: «Слово о погибели Рускыя земны и о смерти великого князя Ярослава»; или же «Слово о погибели Рускыя земны по смерти великого князя Ярослава». В списке XVI в. заголовок отсутствует. В чем главная причина «погибели Русской земли», неясно, потому что в обоих списках сохранилось только самое начало произведения, всего 2 странички. Причем в списке XV в. на все 45 строк отрывка памятника приходится более 20 ошибочных или переправленных написаний слов. Естественно, что столь небольшой текст с трудом поддается истолкованию и допускает широкий диапазон в толковании его смысла.