От Второго Иерусалима к Третьему Риму. Символы Священного Царства. Генезис идеократической парадигмы русской культуры в XI–XIII веках.

Здесь сейчас не место исследовать реальные и мифологические пласты этой легенды. Однако, по древнему преданию западнославянского племени ободритов, их древний князь Антюрий, которому и принадлежит геральдическая эмблема грифона, был военным соратником царя Александра. Насколько этот легендарный сюжет отражает действительность, сейчас для нас не важно. Важно другое. Образ царя Александра в славянском средневековом сознании играл важную роль общепризнанного «мифа власти», каким-то образом играя важную структурную роль в этой мифологеме.

Тема расположения святых воинов на стенах храма заслуживает особого внимания. Кроме Димитрия Солунского, кому, собственно, и посвящен храм и св. Нестора, мы видим здесь св. воинов Феодора и Георгия, Евстафия Плакиду и самого императора Константина с мечом на коне. Далеко не случайно старший сын князя Всеволода получает имя Константин. Рядом с императором изображен одноглавый орел в фас, чей иконографический образ заставляет нас вспомнить сохранившиеся изображения одноглавых орлов на древних византийских тканях.

Царь Давид, орлы, львы и грифоны украшают фасад и другого более древнего княжеского храма Андрея Боголюбского – Храм Покрова на Нерли! Продолжение львиной тематики мы видим в убранстве Суздальского Рождественского собора 1222–1224 гг. и, конечно, в каменной резьбе Георгиевского храма в Юрьеве Польском, где лев уже красуется в качестве геральдического символа на щите св. Георгия. На Южных вратах XIII столетия Суздальского собора Рождества Богородицы было помещено изображение двуглавого орла, наряду с образами льва и грифона, чье символико-геральдическое значение тоже вполне определяется, исходя из общей сюжетной программы врат.

Таким образом, в памятниках зодчества Северо-Восточной Руси времен князей Андрея Боголюбского и Всеволода Большое Гнездо вполне отчетливо звучит царская тема и угадываются претензии князей Мономахова дома на священное царское достоинство по образу царя Давида, что нашло свое отражение в сюжетах храмовой каменной резьбы и в иных декоративных деталях храмового пространства. Говоря современным языком, перед нами не самый простой для дешифровки, зато самый массовый для того периода источник донесения информации до максимально большого количества потребителей. И эта информация говорит о том, что владимирские князья недвусмысленно заявляют о претензиях на царское достоинство, что должно было уравнять их в глазах средневековых людей с православными царями Царьграда. Да и сами храмы, о которых идет речь, представляют собой нечто совершенно исключительное для своего времени, не имеющее аналогий в храмоздательстве иных стран византийского культурного круга. Сохраняя каноническую архитектурную структуру, пришедшую к нам из Византии, в своем художественном воплощении эти храмы уникальны. Речь должна идти об исключительных шедеврах древнего мирового зодчества, вставших в один ряд с каноническими шедеврами древнегреческого зодческого гения. Принципиально важно для нас то, что именно такая изначально высокая творческая планка и задумывалась создателями этих потрясающих творений человеческого духа. Перед нами разворачивается особая сакральная архитектурная программа, в центре которой созидается замок князя Андрея – Боголюбово, место избранное чудесным образом самой Богородицей, место сосредоточения нового священного топоса, сознательно творимого Владимиро-Суздальскими князьями. Структурные элементы новой сакральной государственно-идеологической программы фактически предопределены. И особенно важно для нашего исследования обратить внимание на изображение головных уборов – венцов на главах царя Давида и Александра Македонского. Точно такой же венец впоследствии появляется на главе всадника на личной печати Александра Невского, которая появилась как своеобразный политический ответ на предложение папскими послами князю королевской короны, одновременно став ответом на коронование Даниила Галицкого. Царский венец на главе всадника с печати Александра Невского – это уже серьезная претензия на языке символов, вполне понятном для современников князя. Отметим, что в таком ракурсе вопрос о венце всадника с печати рассматривается впервые, хотя аналогии с венцами царей с рельефов Дмитровского собора очевидны.

«Говоря о программе богатейшего скульптурного убранства Дмитриевского собора во Владимире, О.М. Иоаннисян показывает, что ее вдохновитель был носителем очень амбициозной и откровенно имперской идеологии. Вне всякого сомнения, во время создания Дмитриевского собора таким во Владимире был только один человек – сам князь Всеволод Юрьевич Большое Гнездо… Основной смысл программы скульптурного убранства владимирских построек, возведенных как Андреем Боголюбским, так и Всеволодом Большое Гнездо, сводится, – полагает исследователь, – к идее прославления единодержавной власти князя…»[85] [85].