Отава

— Целую вечность ждал этого часа… Дождался! Лопнуло твое счастье. Как пузырь… мыльный! Месяц-другой и — к черту! Выпущу большевистский дух… из каждого! Слышишь?!

— Слушаю…

Остыл вдруг комендант. Насупился, угрюмо свесил голову.

— Ты даже не спросишь… Где скитался? Что делал?

— Дела твои известны… Весь мир знает.

— Не трави душу… Старая рана, но кровоточит…

Отошел к открытому окну. Глядел в палисадник, шевеля сцепленными за спиной руками, будто силился разорвать невидимые путы. Говорил глухо, с придыханием:

— Когда-то и я начинал ее… жизнь… И вера была, и надежда… и ты. Всего лишили. Оторвали с мясом… Как падаль выбросили… в помойную яму!

Повернулся, грохнул кулаком по столу. Глаза горели исступленно, как у полоумного.

— Нет! Жив еще поручик Терновский! Серый скот! На виселицу! Всех! И земля… К черту!

Рвал галстук с почерневшей шеи; задыхался, скаля золотые зубы.

В дверях— Вальтер.

— Оберет Браун… Пая Терновский глядел непонимающе на сына. Убрал со лба растрепавшиеся волосы, поправил галстук.

— Оберет Браун? Что нужно, этой ищейке? Опять?! Я хозяин тут! Потомственный хозяин, слышите?!

Погрозил кому-то кулаком.

— Утром будет сам барон…

— Барон Гроссс?!

Испугом округлились глаза коменданта.

Глава двадцать шестая

За хорошим и плохое следом пришло.

Утром Андрей вернулся с дежурства расстроенный: обнаружена рация. Тоненькая ниточка, связывавшая со своим миром, оборвалась. Как на, грех, даже не сумел связаться с «Волгой». И это случилось, когда оставалось только дать координаты объекта и получить время встречи авиации.

Обнаружена совершенно случайно. Прочесывали Озер-скую лесопосадку; немецкие овчарки вынюхали. Рассказал Андрею вернувшийся оттуда Воронок. Шепнул, между прочим, что все «хозяйство» сохранили как было. Засаду устроили. Непременно кто-то через денек-другой, а придет.

Это и успокаивало: они хотели нынче к вечеру прогуляться в тех краях с кобелем.

— Прогулялись бы, а? — Андрей с усмешкой подмигнул.

Ленька сидел на маленьком стульчике. Бурьяниной переворачивал на земляном полу очумевшую муху. Муха жужжала, кружилась, а подняться уже не могла, да и подыхать не хотела.

— Подавятся они нехай, гады, рацией, — успокаивала Галка. Уловила краем глаза Ленькину мрачную усмешку, накинулась на него: — Чего? Воронку вашему преподобному спасибо должен сказать еще.

— Может, сбегать?

— И сбегай.

Галка прихлопнула сильнее дверь, понизила голос, насколько могла:

— И без рации можно что-то делать. Да, да. А вот без голов ваших дурацких — сомневаюсь. Вон, стоят без горючего?! И еще прокукуют деньков пять, пока очухаются. Наверняка. А у нас есть время подумать.

Глядел на нее Ленька серьезно.

— Нынче вторник, — продолжала она. — Послезавтра пойду на станцию. Через ту связь спробуем…

Искоса наблюдала за Андреем, ждала, что скажет. Тот тщательно разжевывал кусок, запивая из кружки. На лице не дрогнул ни один мускул, будто разговор этот его вовсе не касается. Галку зло взяло. На язык просилось такое, что молчанием едва ли отделаешься. Но тут встрял Ленька.

Поднялся, застегнул пиджак. Синим светом полыхали у него покрупневшие вдруг зрачки:

— Беркута бояться нечего, ведет себя как пришибленный. Днями у тополя со скрипкой…

Молча глядел Андрей ему в лицо. Смуглые, туго обтянутые скулы юноши зарделись. Хмуро потупился, раздавил ботинком кружившую на полу муху.

Удивительно быстро сошлись эти два человека. И разница в такую пору немалая — шесть лет. У одного только мечты зеленые, у другого уже позади институт и год войны. А если день, проведенный в тылу врага, считать за два фронтовых, то опыт возрастет. Несомненно, у них было то общее, что объединяет всех честных людей. Вплетались и личные симпатии. Нравилась Андрею в парне смекалка, горячая напористость.

Ленька не однажды ловил на себе такой взгляд. Понимал его. И делалось ему неловко. Потому и хмурился, от неловкости. Андрей часто разглядывал лицо его влюбленными глазами, совершенно не слушая, что он говорит. Но это казалось Леньке; Андрею нравилась и эта неловкость в нем и сама попытка спрятать ее под хмурым взглядом.

— Ну, ну, слушаю я…

Андрей не отнимал рук с зажигалкой от сигареты — прикрывал усмешку.

Досказал Ленька без прежнего жара:

— Галка права, отнести нужно шифровку Скибе. И не возвращаться без ответа. Ракетницу и тут достанем…

Сел опять на стульчик; раскачиваясь, будто пробуя его прочность, добавил:

— А в Кравцов могу я сам… Вам с Сенькой труднее на ночь отлучаться, — усмехнулся криво, продолжая скрипеть. — У меня там полицай знакомый… Гнида. Заставлю и его ракеты бросать над аэродромом.

Андрей на шутку не отозвался. Построжал глазами — раздумывал. Зато Галка скривила ехидную улыбку.

— Вижу, и тебя в Кравцы потянуло… Оставь стульчик, а го у него голова уже кружится. Сенька так тот спит и видит…

Ленька с интересом разглядывал носки своих ботинок, — посчитал лучшим для себя промолчать. Но Галка не унялась на том:

— Гм, хоть бы одним глазком глянуть…

— На кого? — Андрей поднял светлые брови.

— Вот, спроси… Еще подерутся с Сенькой. Тот здоровый дурень, шею может свернуть.