Отава

Разогнул Мишка мокрую спину. Надавил рукой на ствол — держится. Топор отбросил, налег всем телом. На все ярские сады пошел треск. Рухнула яблоня в прогалину между веток. Сорвалась с дальней вишни стая воробьев и, обогнув ивинскую акацию, что у ворот, упала на сарай.

Пошатываясь, он подошел к Горке. Глаза возбужденно горели от победы. Утирая тылом руки пот со лба, сказал:

— Подвалили… А то торчит…

В прерывающемся голосе — радость. Горка улыбнулся. Отлегло, потеплело на душе у парнишки.

— Слушай, Горка… Идешь со мной?

— Куда?

— Опередим их…

Будто палкой треснули Горку по голове. Мял, щупал темя, ровно туда пришелся удар.

— Ее фриц охраняет, с автоматом. Да и полицаи патрулируют кругом, как собаки. Во волкодавы. Как сгребут…

Сузились глаза Мишки.

— Трус.

— Уж и трус скорей. — Горка обиделся.

Подолом рубахи Мишка вытер досуха лицо, шею. Вбирая рубаху в штаны, прикидывал так и этак, чем бы зацепить занозистого пацана. Знал, одному в таком деле не обойтись. Не так руки его нужны — слабоваты они, — как присутствие, с кем бы можно перекинуться живым словом.

— Ладно. Без сопливых обойдусь. Не глядя на него, спросил:

— Лопатка дома есть у вас?

— Ну… есть.

— Могилку вырыть загодя… Вот где?

Хмурясь, долго смотрел на качуринский тополь. На черном фоне туч ослепительно белел, освещенный солнцем, обгорелый сук. Торчал он изогнутой в локте рукой, похоже, замахнулся на кого-то.

— Там, у тополя, и вырою. Горка одобрил:

— Ага. Над обрывом. И памятник ей поставить со звездочкой. Как тот был, что за станицей. Знаешь? Куда за телятами ходим… Там коммунары с Дону порубанные лежат. Батька рассказывал…

Сменился в лице Мишка. Опять боль: Вера, поцелуй…

К тополю шли через сады. Мишка сердито отстранял от глаз ветки, рвал их и бросал под ноги. Горка бежал сбоку — не поспевал шагом. Выбрались на чистое, к Салу; Горка ни с того ни с сего предложил:

— Миш, а ежели дядю Васю покликать с собой, а?

— Какого дядю Васю?

— А у бабки Дуни живет. Наспроть нас что… Раненый. Дуня его за племянника дальнего выдает. Выходила, считай. Рана большенная была! Во, через весь бок. Да он, знаешь, в таких переплетах побывал! От самой границы топал, а у нас на Салу долбануло. Он тоже ходил вчера на площадь… Когда вешали… зубами скреготел и слезы капали… Не веришь?

Крошил Мишка веточку; осипшим голосом сказал:

— Не пойдет… со мной.

— На спор? Не из таких он. Брехни бабские не дюже слушает.

Вдруг он схватил Мишку за руку, потянул в канаву.

— Пригнись, пригнись… Красноголовый, Карась! К Леньке нашему правится. А он дома зараз…

Мишка следил за красной головой, мелькавшей среди тернов. По тому, как важно шел Карась, догадался, что он заметил их. «Не свернет к Качурам».

Горка будто понял его мысль. Нырнул в сады, вскоре появился. С трудом скрывал досаду.

— Не, дале прошел… На мост, наверно… Мишка о догадке умолчал, предложил:

— Горка, катай к дяде Васе.

Захаровна совсем уже собралась спать. Сидела на развороченных пуховиках. Морщась, растирала острые мослы колен, — только что усердствовала в горнице перед иконой, просила у бога «заступа» от нежданного лиха-напасти. Появление в станице пана Терновского — первого зятя — считала делом нечистым; не обошлось без чар и пут дьявола (об этом человеке она и думать позабыла, — черви давно слопали). Нет. Всплыл, как навоз со дна Сала. И что-то теперь будет?

Сползла с кровати, прошлепала босыми ногами по полу. Потянулась было погасить лампу, вбежал запыхавшийся Мишка.

— А мамка?.. — спросил, не оставляя дверную скобу.

— Иде ж ей быть? Легла уж.

— Лопатка нужна мне…

— А в катухе?

— Нету. Все перерыл.

Захаровна в недоумении выпятила губу.

— Помню, попадалась на глаза… А тебе зачем она, лопатка?

— Зачем, зачем? Вам нужно все. — Мишка повернулся, собираясь выходить. — Червей нарыть. Рыбалить рано пойду.

Хитро сощурились глаза у. Захаровны — не поверила.

— Какие же теперь черви по ночам, а?

— Ночь… Это для вас ночь. Солнце село только… А Горка не прибегал?

— Господи, в шею вытолкала дьявола носатого. Бедную собачонку эту чисто со двора выжил. Она духу его окаянного одного не переносит.

Как на грех, взвизгнул на веранде Тузик. Бабка посветлела лицом:

— Возьми его…

В дверь просунулась Горкина голова:

— Миш, дядя Вася… Тут вот… дожидается. Вытягивая шею, чтобы увидать из-за спины внука соседа, Захаровна приглашала масленым голоском:

— Войди, касатик, войди.

— Гы…

Голова Горки пропала.

— Исчез, дьявол. Ты-то что?.. Либо опять чего?.. Матерю бы пожалел.

— Бабуся, милая… лопатка нужна вот так… позарез.

Не часто баловал внук такими словами. Маковым цветом покрылись скулы у старой, в горле запершило. Скрывая смущение, насупилась:

— Вот грех ишо… Погоди, вспомнила. Утресь глину брала возля колодезя да там и оставила, дуреха старая.

Пробкой вылетел Мишка из комнаты. Долго еще стояла Захаровна, донельзя растроганная, то вкручивала, то выворачивала огонь в лампе.

Глава двадцать девятая