Отава

Изо всей силы дергал за рукав. Васька отдувался да неуклюже разворачивался, упираясь в земляной пол сапожищами.

— Легше, легше…

— Терпи. Давно явился?

— Та вот…

Стянули шубу и брезентовый дождевик совместными силами. Заодно Сенька стянул у него с шеи верблюжий шарф, содрал с головы овчинную ушанку. Гамузом свалил всю пудовую мокрую тяжесть на свой топчан.

— Жрать небось хочешь? Поворачивайся к столу.

— Неголодный я.

— А тетки Груши нету?

— Та вышла…

Сенька гремел возле печки крышками, а сам разговаривал — не унялась еще радость от встречи:

— А я с дежурства. Как волк голодный. Полночи зубами клацал и день вот… Не чаю и в хутор вырваться. Как там наши, мать? Погоди, а ты за каким это в станицу?

Морщась, Васька силком разгребал пятерней слежалую, утоптанную шапкой за дорогу смоляную охапку волос. Глянул на Сеньку из-под бровины одним глазом, подморгнул:

— Магарыч с тебя… Акиндей прислал смену.

Чуть было не выронил Сенька чашку с борщом. Дул на пальцы, приплясывая, хныча, тер ими об штаны, об голову. Больше притворялся, чем на самом деле обжегся, — скрывал радость.

— Ох, стерва, горячая! Попробуй, попробуй! Спохватился Васька: жеребец еще не пристроен на ночь. Выглядывая в заплаканное оконце, обеапокоенно спросил:

— Дикаря бы на ночь куда? В катухе можно?

— Определим. Ешь.

«Неголодный» Васька орудовал деревянной ложкой хлеще голодного Сеньки. В промежутки, пока ложка находилась в пути от чашки в рот, успевал кусать хлеб и выкладывать урывками хуторские новости. Дуська Деркачиха приняла к себе какого-то военнопленного. Свадьбы не было, так, выпили самогонки с четверть, на том и вся гулянка. Да их, парней, она и не приглашала; возле окон огинались. Панька Гнида, полицай, тоже думает жениться. А на ком — черт его знает. Брехали там бабы. Повадился к Еремейке Васенке и бригадир Бедрик. Баба его недавно прихватила. Все «шибки» в окнах у Васенкиной хаты выставила скалкой, а самой Васенке шишек намяла, теперь по хутору ходит закутанная…

Сенька улыбался, но сам не чаял увидать конец всем этим собачьим свадьбам. Ждал терпеливо — вот-вот скажет…

На повторной чашке борща Васька круто завернул разговор к бомбежке аэродрома. Тут он и есть перестал; выкатывая шалые глаза, захлебываясь от восторга, передавал все страсти господние, какие довелось претерпеть немцам в ту ночь.

— В аккурат возле Деркачихи мы толклись. В полночь уже — кочет орал. Чуем: гудуть, гудуть. Наши по звуку. Вот уже «ад хутором… И ракеты — бах! бах! За садами. Веришь, все небо в ракетах! Десятка полтора, а то и больше! Весь хутор как на ладони. И почалось… Ад кромешный, ей богу! Все лопается и летит огненными кусками черт-те куда! А самолетов десяток — не меньше!

Васька не догадывался, что приятелю известны все тонкости налета на аэродром: считал, что Сенькина роль, как и его, сводилась к тому, чтобы не прозевать посадки «птиц». А остальное — дело других.

«Ну и брехать здоров», — думал Сенька, но разубеждать не стал. Ракет Ленька выпустил всего три.

Сеньку начало одолевать нетерпение. Хотел уже спросить, но Васька, умостившись на топчане, сам заговорил:

— До нас городская одна прибилась… Та ты должен помнить: на велосипеде катал еще… Аля…

Мучительно долго возил Васька красным наперченным языком по бумажке, склеивая цигарку, и еще медленнее смоктал ее, раскуривая отсыревшую махру.

— Ну и что… Аля эта?

Сенька пересел на скрипучий табурет, откуда только что поднялся Жук. Свесил голову, окутываясь дымом, — недоброе чуял.

— В Румынию катит. Полковник румынский сватает. Там такие, брат, квартеты с ним наворачивает — ого! Он на скрипке, а сама на гитаре. И спивает. У ней голос, у суки, ух! Сам он чи помещик, чи буржуй. Гад его знает. И фабрика есть, и пахоть. А барахла того ей навалил в хату — страх. Бабы наши хуторские чисто одурели. Только и разговору…

Затянулся Васька; изо рта такие же горькие, как и дым, продолжали выходить слова:

— Уезжает, это точно… Он, румын тот, тоже у Дашки живет. В другой половине, через сенцы. Так что там…

До колен опустил Сенька голову. Гуще окутывался дымом,

— А еще приезжал какой-то тутошний, из станицы. У Паньки останавливался. И с ним — тоже… Сам видал. Но, по всему, этого отшила. Румын сподручнее.

Сенька встал. «Вот почему Ленька без охоты и вспоминал ее…» Тучей прошелся по комнатке, около порога растоптал окурок. В окно выглянул.

— Не темно еще… Успею и доехать. Васька поднял на него глаза:

— Одурел человек.

Застегивал Сенька телогрейку, а сам не чувствовал в пальцах пуговиц. Поверх накинул мохнатую бурку (Макар Денисов выдал со склада. Положено сдать ее, но он еще когда решил поскакать в ней в хутор! Потом перешлет с Панькой Гнидой).

Пробовал сперва Жук отговорить его, но под конец махнул рукой. За воротцами спросил:

— А куда же являться мне?

— Найдешь, — Сенька зло оскалил зубы.

Уже в седле он ощупал карман — наган семизарядный, Андреев подарок. Не попрощавшись, с места кинул Дикаря в галоп.