Отава

Любовь Ивановна покачала головой. Один легкий пепельный завиток упал на бледную щеку, на которой родинка, такая же, как и у Мишки. Уложила его за ухо, нахмурилась — появилась складочка между бровями.

— Отец в его годы эскадроном командовал. Прикусила нижнюю губу и спешно отошла к окну. Обняла ее Вера, прощаясь, и выбежала.

Глава сорок вторая

Всю ночь девчата возились с листовками. Прилегли на час. Галка проснулась первой. Увидала, солнце уже показалось из-за бугра, вскочила. Растолкала Верку, велела растапливать печку, а сама, не умываясь, побежала на баз. Слышно было, как она отбивала палкой телка, кричала на корову — та разучилась за одну ночь стоять на месте. После вчерашней встречи со Скибой в нее вселился бес. Палкой пустила в кур, обклевывающих в палисаднике цветы, накричала на Верку, что та все утро возится с гарнушкой.

Кизяки отсырели, не загорались. Вера, стоя на коленях, изо всех сил дула в черную закопченную дыру, протирала кулаками глаза: выедал вонючий дым.

Галка принесла из сарая пучок бурьяну, подоткнула под чадившие кизяки.

— Сама сроду не догадаешься.

Сняла было с плетня порожнее ведро, хотела сбегать на Сал за водой, но потом сунула его Верке:

— Ты валяй. А то, вижу, не будет дела до покрова тут.

От сухого бурьяна в печке загорелось. Приставила Галка чугун с водой, направилась зачем-то в дом. С порожков крыльца обернулась на скрип калитки; так и обмерла. Полицай! Подходит вразвалку, помахивая плеткой, глядит исподлобья. Все взялось у нее холодом внутри. Как раньше не подумала, что она первая, за кем придут, в случае, если развяжется язык у кого-нибудь из хлопцев, Мишки или Федьки! «Мишкина работа», — поняла. '

— Дом чей будет, деда Ивы?

Не дождавшись ответа, полицай опять спросил:

— А внучку его, Галку, повидать можно?

Галка опять не ответила. Перебирая одеревеневшими пальцами холодные, мокрые от росы перила, сошла наземь. Выпрямилась, ждала с посуровевшим лицом, полным презрения. Полицай, все так же стегая плеткой по голенищам, улыбнулся:

— А ответ и позабыла.

Галка смутилась. Пароль ведь это! Она не видала в лицо этого человека днем. Но голос… Андрей! Захотелось кинуться ему на шею, расцеловать и, может, заплакать. Но он такой молодой и даже красивый. И потом — день на дворе… Почувствовала, начинает гореть пятнами шея, щеки; нахмурилась, сухо спросила:

— А маскарад к чему этот?

— Все честь честью.

Андрей с подчеркнутой внимательностью расправил складочку на белой нарукавной повязке с цифрой «7», выведенной чернильным карандашом. Повернулся, показывая себя всего с ног до головы.

— И приодели. Все с иголочки. А папаха как у Чапая.

На Андрее новое красноармейское обмундирование, даже сохранены и медные пуговицы со звездочками на гимнастерке. И если бы не повязка с чернильной цифрой на. левом рукаве да папаха, заломленная набекрень, по-казалось бы, что это красноармеец.

Улыбнулся Андрей, видя ее замешательство.

— Разве так гостей встречают? Дозволь хоть присесть.

Поднялся без приглашения на веранду, опустился на лавку. Папаху положил под локоть.

— Влип я. Потому и не явился тогда… Парился неделю у вас, в подвале полиции.

На смену оцепенению пришло к Галке смущение. Сидела напротив Андрея и не знала, куда девать от его серых твердых глаз свои страшно отяжелевшие руки и ноги. Чувствовала, вместо рук у нее сейчас грабли же-лезные. Ноги еще под кровать можно подоткнуть, а руки? Все это наследие деда Ивы, было бы ему там пусто, фашистскому подхалиму, в саду том Панском.

— А как же выбрался?

Андрей усмехнулся, пожимая плечами:

— Понравился пану Качуре. Пленный я. Ну и… Словом, дал им себя усватать. Из концлагеря вырваться потруднее, думаю. А у нас с тобой задание…

Говорил, а сам отводил глаза, чтобы не глядеть, наверно, на ее руки. Галка еще больше покрылась пятнами.

— Скиба приезжал, — сказала хмуро. — Вечером вчера. Сказал, нашлись вы… И что придете…

— Гм, я тоже был с ним.

— Правда? — Галка ожила. — Вот хитрющий, а нам — ни слова.

Из огорода вышла Вера с полным ведром. Поставила его на завалинку под кухней. Направилась к гарнушке, охлаждая разрумянившиеся щеки мокрыми ладонями.

— Сестренка?

— Не родная… Дальняя. Сирота. Воспользовалась Галка, что он отвернулся, сунула под себя ладони, придавила их к кровати надежно. Верке крикнула:

— Обегай картошки накопай! И луку за одним разом.

Из нагрудного кармана Андрей вынул сигареты, щелчком, ловко выбил одну. Провожая сузившимся взглядом Веру до плетня, спросил:

— Беркутов самый этот… дружок ее?

— Да…

Не успела Галка подавить вздох. Закусила губы и уже с интересом разглядывала свои руки. Теперь они казались самыми обыкновенными, как у всех, и у Андрея, и даже у Верки. Того уж нет, кому бы они, руки, хотели делать добро: обстирывать, облатывать, готовить обед, подавать сапоги, перебирать спящему огненные вихры…

Андрей, пошарив в карманах, вынул зажигалку.

— Хожу, жилье приглядываю себе в станице.

— А у нас?

— Думали. Лучше бы у соседей.

— А вот тетка Ганочка. — Галка сорвалась с кровати. — Зараз сбегаю.