Отблески солнца на остром клинке

«…Сорвавшийся в пропасть скиталец, подхваченный над самыми камнями».

И тут на стол между ними с грохотом приземлились две миски томлёного мяса с овощами. Тшера вновь отняла руку и Верд не стал её удерживать. Следом за мисками с не меньшим шумом последовали кружки с ягодником. Сунув поднос под мышку, хорошенькая подавальщица недовольно поджала губы, смерила Тшеру взглядом долгим и ядовитым, а Верда — обиженным, и, развернувшись на каблуках, удалилась, брезгливо вздёрнув подбородок. Тшера держалась до последнего, но всё же прыснула в ладонь.

— Вот уж не думала, что в миску мне плюнут не из-за моих вассальских меток, а из-за парня красивого!

Верд недоумённо изогнул бровь.

«Ведь и не притворяется».

— Глянулся ты ей, Верд. Разве не заметил? Так и стелилась, так и растекалась.

Он лишь плечами пожал: не обратил внимания, мол.

— Да ладно?! Кто улицей мимо шёл — и те, наверное, заметили, а ты нет.

«Ну да, главное — вовремя ложкой рот занять, чтобы можно было не отвечать. Однако и смутить тебя не так просто — ни щеками не зарозовел, ни взглядом не потупился. Даже неинтересно».

Тшера перестала подначивать и принялась за обед, но один вопрос всё ж не давал покоя.

— Ты никогда не был с женщиной? — наконец решилась она. — Поэтому и мне тогда отказал?

Верда не смутило даже это. Ответил он в своей манере: чуть помолчав и не опустив глаз.

— Нет, не поэтому.

«То есть… пренебрёг?»

Видимо, что-то красноречивое отразилось на её лице, или же Верд просто почувствовал её. Он слегка улыбнулся и покачал головой:

— Одного вожделения мало. Ему потворствовать — что морскую воду на жаре пить.

— А что же тогда вода колодезная?

— Любовь.

Тшера едва сдержалась, чтобы не фыркнуть и не закатить глаза.

— Она только всё усложняет.

— Она делает всё настоящим. А настоящее — требует усилий.

Тшеру так и подмывало спросить: а ты, мол, проверял? Но разглядела в его глазах что-то, до этого незамеченное, отозвавшееся в ней глухой болью, и прикусила язык. Поняла: проверял. И знает, о чём говорит. И, возможно, ещё не до конца забыл ту, из-за которой сейчас его переносье прорезала тонкая вертикальная морщинка, а взгляд стал темней и отстранённей.

Обед доедали молча.

— Побродим по центральным торговым рядам, — сказала Тшера, взяв под уздцы подведённую мальчишкой-кавьяльным Ржавь. — Поспрашиваем, где живёт Тарагат, кто-то должен его знать, если в Нантоге не соврали и он действительно отсюда. Хоть вряд ли дома сидит — ему теперь на одном месте долго оставаться небезопасно, да и сангировы погремушки развозить надо.

Верд кивнул.

— И можно присмотреть что-то не столь… заметное, если ты вдруг хочешь переодеться, — осторожно сказал он.

— Нет уж, — сердито отрезала Тшера. — Буду ходить, в чём есть.

«Потому что заслужила каждый косой взгляд и каждый плевок в спину — я была там, когда его обезглавили, помнишь?»

— Йамаран под другой одеждой не спрячешь и татуировки полностью ею не закроешь, а для возможной драки ничего удобнее не найти, да и монет лишних у нас нет, — пояснила она уже не так резко.

На главной рыночной площади толпился народ, но не у прилавков, а у импровизированного, собранного из перевёрнутых бочек и ящиков помоста, на котором обычно зачитывали объявления, а сейчас кто-то выступал, уверенно толкая вдохновляющие речи.

«Что-то голос уж больно знаком, разве что интонации иные».

Привязав кавьялов к специальным брусьям у рыночных ворот и заплатив монетку мальчишкам за присмотр, Тшера и Верд подошли поближе.

— Своими налогами мы кормим и Хисарет, и нового цероса, и его Вассалов, и его бревитов, — надрывался оратор, — а значит, даём им силы и дальше свершать свои беззаконные дела и, мало того, дела эти одобряем!

Народ соглашался, горячо кивая.

— А если одобряем, — продолжал оратор, — то и кара за их непотребства нам поделом! Так скажите, люди добрые, будем ли мы и дальше молчанием своим дела их покрывать? Или скажем свою волю и все разом перестанем с этой осени кормить Хисарет?!

Толпа одобрительно загудела, зашевелилась, и Тшера наконец увидела лицо говорившего, а тот увидел её. На миг застыли оба, но Тшера отмерла первой.

— Сука Дешрайят! — прошипела она и рванула через толпу к помосту.

Дешрайят, недолго думая, рванул прочь, в глубь рынка.

«Вот полоумок, мне на радость».

Рынки в Хаттасаре обносились высоким забором с единственными воротами, и на них стояла стража — специально на случай бегства воров, которым иного выхода не оставалось, и возможности уйти сводились практически на нет.

«И тот, кто не первый год ездит с купцом, должен это знать».

Но Дешрайят и не думал поворачивать к выходу, а бежал в противоположную от него сторону. Верда она потеряла из виду, но знала — он заходит по другому ряду, чтобы подрезать беглеца. Дешрайят перемахнул через один из прилавков, сшибив с ног продавца, ринулся в соседний ряд. Тшера — за ним. С перевёрнутого подноса во все стороны рассыпались цветные заморские сласти, в спину ей полетела брань — по-южному витиеватая. Тшера почувствовала, как меняет направление и Верд — аж мурашки по загривку побежали.

«Будто я разом в двух телах».