Отблески солнца на остром клинке

— Да ить, может, и ничё оно, а, мужики? — обратился он к сгрудившимся вокруг односельчанам, сцепив руки за спиной. — Дождь уж унялся, а шельма уедет, и не увидим её боле…

— Тебе решать, Альк, — отозвались из толпы, — по твоему же столу она ногами своими нечестивыми ходила.

Трактирщик — Альк — поморщился, посопел, глядя в ладонь купца, терпеливо ожидавшего возврата кошеля с монетами в двойном размере.

— Жаль тебя обижать, кир Тарагат, — сказал наконец Альк. — Хороший ты человек, как без охраны тебя оставить? Звери мы, что ли, правда, други? — Он оглянулся на товарищей, и те неуверенно закивали. — Ступай уж. Но больше к нам не хаживай.

Тарагат кивнул, улыбнувшись с холодной сдержанностью, убрал руку в обшитый тесьмой карман и пошёл прочь с крыльца, остальные охранники поспешили выводить на двор повозки и кавьялов.

— Что за балаган вы тут устроили? — процедил Тарагат, вплотную подойдя к Тшере и окинув пронизывающим лютой стужей взглядом её с Биром и Ржавью заодно. — Они — невежественные крестьяне, но ты могла бы вести себя разумней, Шерай. Твоя выходка дорого мне обошлась. — Он сел в седло подведённого к нему кавьяла. — Я взыщу, — сказал и послал кавьяла рысью.

«А я предлагала ехать стороной».

— Монет с нас удержит, — невесело сказала она Биру и, поймав за узду Ржавь, заняла место в хвосте обоза.

Кхаб и Дешрайят, не сговариваясь (а может, и сговорившись), уехали в его голову, и, на счастье, Тшере в спутники остался Верд.

— Расскажешь, что ты там читал про кровавые дожди? — спросила она чуть погодя, когда обоз отъехал от деревни. — И где? Книги, да ещё учёные — роскошь, днём с огнём не сыщешь. Учился у врачевателя?

— Нет, — улыбнулся Верд. — Но мне повезло: я провёл юность вблизи богатейшей библиотеки…

Разговор их прервал неожиданно подъехавший Кхаб.

— Меняемся! — грубо велел он Верду.

— Что-то рано, — нахмурилась Тшера.

— А ты, Чёрная, помолчала б!

Верд не стал спорить и перешёл на бег, нагоняя Дешрайята. Кхаб занял место рядом с Тшерой и видом своим походил на черноту неба перед кровавым дождём.

— Ну-ка, скажи, ты вот за обедом болтала об убийствах… — начал он, не поворачивая к ней головы. — Знаешь ещё что?

Тшера не ответила.

— Ну, тебя спрашиваю! Чего смолкла, Чёрная?

— Как ты и велел, — невозмутимо ответила Тшера, дёрнув бровью.

Кхаб вздохнул раздражённо, клокочуще прирыкивая.

— Всё, что знала, я уж сказала, — решила не доводить до беды Тшера. — Похожие смерти. Кого мхом и землёй задушили, в горло набив, кого ветками исхлестали или корнями задавили, а кого примерно как под Солбером задрали, но про солберского веросерка ты и сам знаешь — поди не один день в городе стояли, наслушался.

— То да, — вновь вздохнул Кхаб, но уже задумчиво, а не гневно. — Ведь словно по нашему следу эта тварь идёт, вот уж и под воротами Солбера нагнала почти… — пробормотал он себе под нос.

Тшера задумалась.

— Вы и в Талунь заезжали? Туда редко такие богатые товаром обозы суются — харратов боятся.

— И мы не совались, но нынче владыка решил доехать — расширять, мол, торговые связи надо, а в Талуни небедные люди живут, — ответил Кхаб, по-прежнему глядя на кавьялью узду в своих руках.

«Вот, значит, из чьей ткани мне „свадебный“ наряд шили».

— Под Талунью сосна человека убила. Уж она-то никак по следу идти не могла.

Кхаб невесело ухмыльнулся.

— То да. И владыка у нас щедр и ласков — не мог такой насолить кому-то, чтобы его так страшно прокляли.

— Проклятий не существует.

— Сосен-людоедов — тоже.

Мимо них, объезжая обоз кругом, проехал Тарагат. На миг Тшера встретилась с ним взглядом и что-то новое, неприятное, появилось в подведённых чёрным глазах. Не злость, но словно разочарование.

«Огорчила купца, попортила ему настроение, поистощила кошель… Теперь удержит с меня».

15. Злые звёзды, погребальные песни

Остаток дня прошёл спокойно, Тшере даже удалось расспросить у Верда о кровавом дожде, но не удалось выведать что-то о самом Верде. Прямо о прошлом не спросишь, лишнего любопытства тоже не покажешь, а на наводящие вопросы он отвечал так, что оставалось лишь теряться в догадках. Что за библиотека, возле которой он вырос? Великая Книжная Палата Хисарета? Но он северянин, и в его манерах нет южной томности, которую перенимают все, кто провёл много времени в Харамсине. Вряд ли родители его богачи, иначе не ходил бы простым наёмником, да ещё и босым. Или мальчишкой служил при доме богатого господина? Может, учёного? Но учёный вряд ли привил бы своему слуге такую молитвенность…

И тут её осенило: неужели он — скетх?! Молитвенность, образованность, боевые навыки, выносливость и неприхотливость, да ещё воздержание от любовных утех — всё подходит. Скетхами могли стать не только амарганы, но только мужчины. Для первых это судьба, уготованная рождением и исполняющаяся на их пятую осень, для остальных — выбор.