Отбой на заре. Эхо века джаза

Новость о том, что один известный политик покидает Западное побережье и направляется в их больницу на диагностику какого-то непонятного заболевания, послужила причиной его неожиданного интереса к политике. Он постарался узнать как можно больше об этом человеке и стал следить за его путешествием на восток страны, отчеты о котором ежедневно занимали полколонки в газетах; дела партии зависели от его лечения и последующего выздоровления.

И вдруг в один из августовских вечеров в колонке светских новостей появилось объявление о помолвке дебютантки этого года Елены, дочери миссис Траби Понсоби Дэй, и доктора Говарда Дарфи. Спокойствие примирившегося было Билла разлетелось в пух и прах. Испытав настоящее горе, он все-таки смирился с тем фактом, что Тея является любовницей известного хирурга, однако то, что доктор Дарфи мог от нее сбежать, показалось ему просто невообразимым.

Он немедленно отправился ее искать и обнаружил выходящей из сестринской в уличной одежде. Ее красивое лицо, с глазами, олицетворявшими для него все тайны человеческих усилий, все величие цели, все награды, всю любовь и всю радость, выглядело раздраженным; на нее смотрели, ее жалели.

– Если хочешь, – ответила она, когда он предложил подвезти ее домой, а затем: – Господи, помоги женщинам! Прозвучавшего за сегодняшний вечер количества стонов над моим бренным телом могло бы хватить на целую войну!

– Я готов тебе помочь, – сказал он. – Если этот парень тебя обманул…

– Замолчи! Еще несколько недель назад я могла бы выйти замуж за Говарда Дарфи, стоило мне лишь кивнуть, но этим женщинам сегодня я этого так и не сказала. Думаю, что у тебя есть деликатность, и она очень пригодится, когда станешь доктором.

– Я – доктор! – напыщенно сказал он.

– Нет, ты просто интерн.

Он негодовал, и они ехали молча. Затем, смягчившись, она повернулась и дотронулась до его руки.

– Ты настоящий джентльмен, – сказала она, – и иногда это очень кстати, хотя лично я предпочитаю искру гения.

– Это у меня есть, – упрямо сказал Билл. – У меня есть все, кроме тебя.

– Давай поднимемся ко мне, и я тебе расскажу то, чего не знает никто в этом городе.

Квартира была скромной, но обстановка говорила о том, что когда-то она жила в более просторном мире. Все было каким-то уменьшенным, как будто она ограничивалась небольшим числом любимых вещей – столик работы Дункана Файфа, латунная статуэтка Бранкузи, пара портретов 50-х годов.

– Я была невестой Джона Гришама, – сказала она. – Знаешь, кто это?

– Конечно, – сказал он. – Я организовывал подписку на его мемориальную доску.

Тело умиравшего Джона Гришама буквально развалилось на куски в результате его экспериментов с радиоактивными материалами.

– Я была с ним до конца, – быстро продолжала Тея, – и перед смертью он погрозил мне последним оставшимся пальцем и сказал: «Я запрещаю тебе терять себя по кусочкам. Это очень неприятно». Поэтому я, как послушная девочка, не сошла потихоньку с ума, но зато стала жесткой внутри. Вот почему я так и не смогла полюбить Говарда Дарфи так, как он хотел бы, несмотря на весь его шик и прекрасные руки.

– Понимаю. – Ошеломленный откровенностью, Билл попробовал ответить тем же. – Я всегда чувствовал в тебе какую-то отстраненность, что-то вроде… Ну, что у тебя есть что-то, о чем я не знаю.

– Да, со мной нелегко. – Она резко встала. – Ну вот, сегодня я потеряла хорошего друга, и я сердита, так что уходи, пока я не стала это демонстрировать. Можешь поцеловать меня на прощание, если хочешь.

– Сейчас это не будет ничего значить.

– Нет, будет, – возразила она. – Я хочу быть с тобой рядом. И еще мне нравится твой костюм!

Он послушно поцеловал ее, но, когда он шел к двери, ему показалось, что он очень далек от нее, отвергнут и очень юн.

На следующее утро он проснулся с чувством, что сегодня очень важный день; затем он вспомнил. Сегодня утром, передаваемый от первоклассного поезда к аэроплану, от аэроплана к санитарной машине, должен был прибыть сенатор Биллингс, и тяжелое тело, умудрившееся вместить и извергнуть столько чепухи за последние тридцать лет, должно было наконец поступить в распоряжение разумных людей.

«Я поставлю диагноз старикану, – цинично подумал он, – даже если для этого мне придется изобрести новую болезнь».

Этим утром обычная работа вызвала у него чувство утомления. Быть может, доктор Нортон оставит этот лакомый кусочек для себя, а Биллу не даст и взглянуть? Но в одиннадцать утра он встретил своего начальника в коридоре.

– Сенатор прибыл, – сказал он. – Я поставил предварительный диагноз. Идите запишите анамнез. Проведите осмотр побыстрее и сделайте ему стандартные анализы.

– Хорошо, – сказал Билл, но без особого рвения.

Кажется, весь его энтузиазм улетучился. Взяв инструменты и бланк медицинской карты, он отправился в палату сенатора.

– Доброе утро, – начал он. – Немного устали с дороги? Бочкообразный человек перевернулся и посмотрел на него.