Отбой!

— Братья, мы заняли город, который будет жемчужиной нашей республики, перлом, блеск которого виден всему миру, — продолжает ораторствовать фельдфебель Боздех, жестикулируя так, словно он играет в сцене из «Гамлета», когда в замке Эльсинор выступают бродячие актеры. Его разглагольствования звучат немного смешно, потому что «унтер Боздех» еще не знает, что вчера в курортном отеле наши ребята поломали несколько кресел, да и кровати еле уцелели от их безудержного озорства.

— Запомните, братья, что мы первые простые люди, вступившие в эту водолечебницу. Раньше она была доступна только первейшим богачам, одна ванна стоила двадцать гульденов! Взгляните на эту роскошь, отныне она собственность республики. Все это теперь наше, принадлежит каждому из нас, мы завоевали эти источники для своей родины, сделали доступными простому народу. Уже никогда больше лечение здесь не будет привилегией богачей, здесь сможет восстановить свое здоровье любой простой человек Чехословакии, независимо от имущественного положения — вот что значит демократия! Так уважайте же, братья, собственность народа, не портите ее. Помните, что вы первые удостоились чести вступить в эти чудодейственные воды. Это великая честь, оказанная вам, освободителям Пештян от венгерского ига, командованием и дирекцией водолечебницы. Держите себя с достоинством, братья.

Из огромного бассейна облаками поднимается горячий пар и газы. Как дым над жертвенником в Дельфийском храме. Вода противная, черная, точно болотная. Погружаясь в нее, хочется иметь лягушечьи перепонки на ногах.

Жара нестерпимая.

Наконец все вылезли из бассейна. Горячая ванна так распарила солдат, что иным стало невмоготу. Ефрейтор Намелик, а за ним еще двое добровольцев исполняют здесь же, у бассейна, естественные надобности. Товарищи их извиняют: у них, видать, разболелись животы от долгих речей Боздеха. Не беда, все равно в этой черной жиже не видать. И то и другое — грязь.

— Какая там грязь — перл, жемчужина! — заметил Шарох, и эта почти дословная цитата из речи Боздеха была встречена новым взрывом хохота.

На улице вьется снежок.

Мы разомлели от горячей ванны. Сердце совсем ослабло. Растянувшись на постелях, мы засыпаем под тихое гудение парового отопления.

Меньше чем через час — еще нет девяти утра — в коридоре взвивается пронзительный голос трубы. Добровольцы вскакивают, пробужденные от мертвого тяжелого сна.

Тревога!

Еще не очнувшись от сонной одури, мы слышим гул близкой канонады.

Дикая спешка.

Отрывистая брань.

Тревожно гудят оба наших паровоза. Пронзительный звук режет уши.

Мы еще не совсем пришли в себя после сна и утомительной серной ванны. Мышцы у всех расслаблены. Помогая друг другу, с трудом лезем в вагоны.

Старые вояки, склонив голову набок, на манер фокстерьера на рекламе «His Master’s Voice»[165], стараются распознать по звуку калибр орудий. Сосредоточенно вслушавшись в старую затасканную мелодию из Доломит, они через минуту объявляют с деланным равнодушием: «Только семидюймовки».

Только легкая артиллерия калибра семь с половиной. Только! А у нас — ни одного орудия. У противника их шесть, ни больше ни меньше, — определяют специалисты.

Наш эшелон тихо движется туда, откуда слышна канонада. Это медленное движение, вместо того чтобы успокоить и сплотить нас, лишь раздражает, подчеркивая опасность. Видно, машинист боится нарваться на мину.

Мысль о мине, навеваемая тихим стуком колес, не выходит у нас из головы.

Канонада приближается. Мы молчим, рассеянно поправляя амуницию. Вдруг кто-то не выдерживает:

— Путь минирован, ребята!

Добровольцы выскакивают и бегут к локомотиву, догоняют его на ходу, — так медленно он тащится.

— Потихоньку веди, тысяча дьяволов! Эй, слышишь, машинист? Потихоньку, а то… — раздаются грубые, испуганные окрики. Почти весь батальон поддается этой панике. Каждому кажется, что мы вот-вот должны взлететь на воздух. Гнетущая неопределенность, в которой мы все время живем, истрепала наши нервы. А сегодня еще горячая ванна разморила нас и ослабила волю. Даже старым фронтовикам не по себе.

Кто-то вскакивает на паровоз и грозит машинисту, за ним лезет еще один. Оба добровольца остаются на паровозе. Остальные, немного успокоившись, возвращаются в вагоны. Состав продолжает двигаться с той же скоростью, но теперь добровольцы совсем спокойны. Вся тревога вылилась в этой вспышке.

На шоссе мы видим кучки людей, покинувших поля битвы. Четверо ведут раненого, пятый несет его винтовку. Они предостерегающе машут нам руками.

Уже хорошо видно место предстоящего боя. Это сегмент, образованный изгибом реки Ваг. В нем расположен небольшой городок Глоговец, он же Галгоц, или Фрайшток. Дома его тянутся до самых горных склонов, теряясь среди лесистых холмов. В городе примерно семь тысяч жителей. Дуга реки Ваг перехвачена в двух местах мостами, железнодорожным и пешеходным. Расстояние между ними около двух километров. В центре города — замок. В городе засели венгры.