Отбор женихов, или Эльф тяжелого поведения

Нет-нет, это было неправильно. Нечестно. Несправедливо по отношению к матери Лионеля. Эллайа умерла, рожая Эдриэлу наследника, и он не станет предавать её память.

— Я же просил больше не приходить.

Грубить своей истинной было больно, но ещё больнее — с кровью, с мясом вырывать её из сердца, по собственной воле отказываться от счастья.

— И что? — девчонка скрестила руки на груди. — Ты мне не указ. Захотела и пришла. И вообще я всё знаю.

— О чём знаешь? — Эдриэл отвернулся — не мог на неё смотреть.

Такая юная, красивая, чистая. Такая его. Близкая и далёкая. Даже если он окажется последней скотиной и предаст Эллайю, у них с этой девчонкой всё равно нет будущего.

— Знаю, что я твоя… истинная, — к концу ведьма растеряла воинственный пыл, и последнее слово прозвучало неуверенно, вопросительно.

Эдриэл горько усмехнулся:

— Уходи.

— Нет, я за тебя заплатила!

— Эддо Элада! — в комнату ввалилась красная от гнева Сесиль. — Хотите его — деньги вперёд.

Девчонка смутилась и потянулась к кошельку:

— Ну-у-у, сейчас заплачу.

Боги древнего леса! До чего он дожил: избранница покупает его тело. Эдриэл с трудом подавил желание истерично расхохотаться.

— Всё, теперь ты мой, — сказала эта невинная овечка, когда за Сесиль закрылась дверь.

— И что мне делать? Раздеваться?

Эдриэл думал: она опешит, смутится. Был в этом уверен. Но девчонка решительно вздёрнула подбородок. Посмотрела с вызовом.

— Да, раздевайся, раз не хочешь ничего объяснять.

Эдриэл покачал головой:

— Не буду.

Вот теперь девчонка действительно опешила.

— Но с другими… — с обидой прошептала она.

Это было больно.

Боги, как же это было больно!

Его словно окунули головой в грязь, в которой он барахтался. Напомнили, что он раб для утех, не смеющий никому отказать.

— Я не буду раздеваться. Уходи.

За столько лет он смирился с тем, что не может хранить жене верность. Но лечь в постель с этой девчонкой: изменить не телом — душой. Это хуже. Гораздо-гораздо хуже. Настоящее предательство.

Глаза Элады сверкнули. Губы сжались. Куда только исчезла былая робость? Ведьма фыркнула. На какой-то миг даже показалось, что девчонка топнет ногой, как норовистая лошадь, но вместо этого она его удивила.

— Ладно, — ведьма принялась расстёгивать лиф платья. — Ладно, хорошо. Прогоняешь меня. Не хочешь со мной говорить. Не хочешь ничего объяснять. Не хочешь раздеваться. Тогда разденусь я.

Глава 16

— Что ты делаешь?

Эльф бросился ко мне и попытался остановить — не позволить расстегнуть платье.

Я отвернулась и неожиданно для обоих оказалась в кольце сильных рук, прижатая спиной к голой мускулистой груди.

— Боги, что ты творишь? Что ты со мной творишь? — шепнул эльф. Звук, вырвавшийся из его горла был наполовину стоном, наполовину всхлипом.

Эльф задрожал. Зарылся лицом в мои волосы на затылке и глубоко, судорожно вдохнул — втянул запах. — Зачем ты пришла?

Руки, обнимающие меня, напряглись, сжались крепче, и чужое сердце бешено заколотилось в мою спину.

Словно в трансе эльф водил носом по моим волосам, по шее, по оголившемуся плечу. Ладони — широкие, тёплые, чуть шершавые — стискивали пальцы, вцепившиеся в бархатный лиф. Не давали обнажить грудь.

— Клянусь, я разденусь, если ты не объяснишь, почему меня прогоняешь.

Я блефовала. Сколько бы маман не твердила, что у её дочери в голове ветер, я прекрасно помнила о своих обязательствах, о том, что должна хранить невинность до брака. Репутация была важнее сиюминутных желаний, тем более на кону стояла не только она. Обесчещенная ведьма лишалась главной своей ценности — возможности передать по наследству магический дар. Одна ошибка превращала завидную невесту в изгоя.

— Это шантаж.

Похоже, эльф понял, что я зайду не дальше, чем позволит здравый смысл. Но не спешил отстраняться. Не хотел? Не мог?

Казалось, контроль оставляет его со скоростью тепла, уходящего сквозь открытое окно дождливой осенней ночью. Твёрдые бёдра прижимались ко мне сзади всё настойчивее. Вряд ли эльф осознавал, что мелко двигает ими, давая почувствовать своё возбуждение. Судя по тому, какими исступленными стали его объятия, он почти потерял связь с внешним миром — готовился упасть в пучину тайных, тщательно сдерживаемых желаний.

— Почему ты не сказал, что я твоя истинная?

Вместо ответа эльф с болезненным стоном спрятал лицо у меня на плече. Я попыталась развернуться в его руках, поймать взгляд, но, разгадав мои намерения, эльф сильнее вдавил меня спиной в свою грудь.

— Истинная — это идеальная пара?

Опять молчание. Непонятное, тревожащее, объёмное.

Эльф замер. Спиной я чувствовала тяжесть его дыхания, кожей плеча — жар щеки. Широкие мужские ладони стискивали мои пальцы до боли.

— Скажи что-нибудь.

Никогда тишина не казалась настолько невыносимой. Эльф помотал головой, а потом смял меня в сокрушительном объятии — так, что рёбра едва не хрустнули.

— Как тебя зовут? Пожалуйста, объясни. Я ничего не понимаю. Почему ты солгал насчёт этих золотистых искр? Почему…

— Не надо.

— Я не нравлюсь тебе? Или ты стыдишься того, что…

— Хватит. Пожалуйста.

Все кары небесные не могли заставить меня замолчать.