Отбор… Разумеется, отбор придётся отменить, разогнать женихов, заплатить королевству огромный штраф. Ведьма, потерявшая невинность, обесценивается в глазах общества. Зато Лионель будет единственным её мужем. Хоть какие-то положительные стороны во всей этой некрасивой истории.
Злой, растерянный, Лионель тяжело дышал. На уши давила ошеломлённая тишина. Элада молчала. Он чувствовал её взгляд.
Сказала бы что-нибудь! Начала бы оправдываться!
В глубине души, а может, даже и не в глубине, он этого ждал, хотел, нуждался в её искренних извинениях. Жаждал увидеть в глазах вину. А лучше — раскаяние.
Она ведь ранила его чувства. Растоптала мечты и гордость. Разочаровала.
Но вместо сожалений Лионель услышал упрёк.
— Что вы тут делаете?
О, боги, у неё даже голос дрожал не от стыда, а от возмущения!
Как будто виноват здесь был он, Лионель, а не она лгунья, изменщица.
Он всё ещё не мог на неё смотреть, поэтому уставился на алый светильник в коридоре. Тот мерцал, готовясь погаснуть.
— Вы следили за мной?
Элада перешла в нападение. Он слышал, как скрипнула кровать, когда ведьма с неё вскочила.
— Кто дал вам право за мной шпионить?
— Кто дал вам право изменять мне со шлюхой? — ответил Лионель в тон и краем глаза посмотрел в сторону Элады: она вытерала испачканную руку о юбку.
Испачканную в чужом семени.
Это картина взбесила Лионеля до красных пятен под закрытыми веками. Он стиснул зубы так, что едва их не раскрошил.
— Что? Изменять? Да вы мне никто! Не муж, не выбранный жених! Никто! — она почти кричала.
Никто? Истинная пара говорит, что он для неё никто? Под рёбрами кольнуло. Лионель попытался успокоиться и не пороть горячку. Элада не знала эльфийских законов, не понимала, что значит для его народа идеальная пара, возможно, даже по-своему была права. Здесь, в Динарии, Лионель для неё один из многих, такой же претендент на руку колдуньи, как остальные участники отбора. Но был ещё контракт и оговоренные условия.
— По контракту ведьма должна вступить в брак непорочной, — он разозлился на себя за то, что это сказал.
Но Элада разозлилась на него сильнее.
— Я девственница, и тест это покажет, не беспокойтесь.
Девственница? Тогда зачем… Что она забыла в борделе? Какого беса ласкала пальцами незнакомца?
Озадаченный Лионель наконец повернулся и посмотрел на неё в упор. Взгляд невольно упал на мужчину, неторопливо приводящего себя в порядок. За время их спора высокий блондин успел натянуть брюки и теперь невозмутимо распутывал пятернёй длинные волосы.
Лионель вгляделся в его лицо — и подавился воздухом. Из груди вырвался задушенный хрип.
— Отец?
Глава 34
Эдриэл
Он не рассмотрел вошедшего: тот торопливо отвернулся, а сам Эдриэл поспешил привести себя в порядок. Вытер простынёй мокрый живот, натянул брюки, а потом оскорбление настигло его, ударило по голове пыльным мешком, полным камней. Оглушило.
Шлюха.
Это про него.
О нём.
Кто дал вам право изменять мне со шлюхой?
На какое-то время он выпал из реальности.
Это слово «шлюха» бесконечным эхом звучало в ушах.
Эдриэл знал о своём статусе, но вслух его так называли впервые. Правда выбила почву из-под ног. Ранила гордость.
Он обнаружил, что сидит на кровати, машинально распутывает пальцами волосы и смотрит в стену, ничего не видя, не слыша.
И тут уже другое слово ударило под дых.
— Отец?
Это был…
Этот мужчина, стоявший в дверях, назвавший его грубо и унизительно…
Это был… Лионель? Его сын?
Лионель!
Руки задрожали.
Эдриэл вскочил с постели и пошатнулся: в висках кольнуло болью, перед глазами поплыло.
Его сын. Не может быть. Так изменился. Вырос. Возмужал.
Эдриэл хотел к нему рвануть. Сжать в объятиях. Стиснуть до хруста в рёбрах, чтобы почувствовать, поверить в его реальность, но…
Но.
Лионель смотрел брезгливо. И трудно было понять, чего в его взгляде больше, — радости или презрения?
— Ты… ты же… мёртв…
Когда Эдриэл уходил на войну, сыну было шестнадцать. Он оставил Лионеля в лесном дворце, несмотря на горячие возражения. Не позволил рисковать собой, как это делали его сверстники. Строго-настрого запретил. И был прав. Молодых, неопытных косило пачками.
Три века прошло. Слёзы высохли, Лионель смирился с потерей и, возможно, предпочёл бы сохранить в памяти светлый образ отца-героя. Образ отважного воина, отдавшего жизнь за свой народ, а не мужчины в бордельных тряпках.
Неужели правда?
Лионель хотел гордиться мёртвым отцом, а не стыдиться живого? Считал, что Эдриэлу следовало отправиться в вечное путешествие к звёздам, а не влачить позорное существование общей подстилки?
Плечи Эдриэла окаменели. Раскрыть сыну объятия он не решился.
— Как видишь, жив.
Не так должна была выглядеть эта встреча. Не так смотрят на воскресших родных, которых успели оплакать.
Лионель потрясённо молчал, и Эдриэлу оставалось только продолжить, если, конечно, он не желал и дальше давиться тишиной.
— Плен. Меня взяли в плен. Подобрали полумёртвого на поле боя. Вытащили из-под горы трупов. Доспехи у меня были обычные, ничего не говорящие о статусе владельца. И лицо — всё в крови и шрамах. Тогда меня не узнал бы даже ты.
— Я ничего не понимаю, — прошептала Элада.