Отчаянные характеры

– Я не смогу жениться на ком-то другом, пока не пойму, что произошло между мной и Джин, – сказал он.

«На ком-то другом!» – кричал ее внутренний голос.

Он перестал небрежно отзываться о своей жене. Когда он говорил о ней, его лицо морщилось, он отводил взгляд от Софи на какой-нибудь предмет в комнате, баре, ресторане. Он стал чаще навещать своих детей. Он звонил Софи за час или два до того, как она готова была выйти из дома, чтобы пойти к нему, и говорил, что не складывается. Он не сможет встретиться с ней сегодня. Возможно, на следующей неделе.

Когда она в последний раз поднималась с его дивана, на одно ошеломляющее мгновение ей показалось, что она вся в крови и что эта кровь – очертания его тела на ее коже.

Какой была бы ее жизнь, если бы они остались вместе? Если бы она стала теми «отношениями», о которых он говорил? Не имело значения. Они бы устали друг от друга, скатились по изношенной колее сексуальной скуки и привычки – всё это не имело значения. Она выбрала его в тот поздний момент своей жизни, когда выбор почти всегда гипотетический. Это был выбор вне времени.

– Он вернулся в Локуст-Вэлли, – сказал Отто однажды вечером.

– Кто? – глупо спросила она, и ее пронзила острая тоска.

– Фрэнсис вернулся домой. Думаю, на этот раз он останется.

И добавил:

– Какой-то пустослов.

– Я думала, он тебе нравится.

– Да. Он очень привлекательный парень. Но я думаю, что он пустослов. И ничего не может с собой поделать.

Неужели она окончательно задушила Фрэнсиса? Может быть, он вернулся в Локуст-Вэлли, потому что спертый воздух лучше, чем совсем никакого? Да что она знала о воздухе в Локуст-Вэлли? И была ли любовь удушьем? И всё же она не могла перечеркнуть то, что теперь знала. Это было его обязательство, даже не выбор, просто обязательство, и об эту скалу разбивалось всё: решения и желания, слова и предположения. Никакие ее усилия не смогли бы освободить его от этого обязательства. Вообще не имело значения, какой была его жена. Не имело значения, подумала она, даже если бы он любил ее, Софи.

– О чем ты думаешь? – спросил Отто. Это был необычный вопрос с его стороны. Софи покраснела.

– О семейной жизни, – ответила она.

Он улыбнулся простой, безо всякого подтекста улыбкой.

То, что они продолжали сидеть друг напротив друга так же, как сидели долгие годы, и то, что привычная близость между ними могла быть столь жестоко нарушена без каких-либо последствий, пугало ее. Если все эти месяцы она могла вести такую пылкую жизнь отдельно от Отто, а он ничего не замечал, это означало, что их брак распался задолго до того, как она встретила Фрэнсиса; или так, или еще хуже – как только она переступила черту правил и установлений, брак перестал существовать. В конструкциях не было настоящей жизни. Внутри панциря повседневности и поверхностных условностей царила анархия.

Она знала, где была она. А где был Отто? О чем он думал? Неужели он ничего не знал? Она долго смотрела на него через стол. Казалось, он не замечает ее взгляда. Он ел яблочное пюре, которое она приготовила тем вечером. Тихо звенела ложечка. В воздухе висел лимоноподобный аромат яблок. Левой рукой Отто завернул край мятой салфетки. Когда он взглянул на нее, в его глазах ничего не отражалось. Его лоб был слегка нахмурен, плечи согнуты.

Он заговорил о войне – сын клиента позвонил ему, чтобы выяснить, каковы его законные права, если он объявит себя негодным к службе по соображениям совести. Отто отказался продолжать разговор, когда мальчишка предложил заскочить к нему и перетереть.

– Ты же знаешь, что такое терки? – спросила она.

– Приблизительно. Что, если бы я заговорил с ним по-немецки, сделав дурацкое предположение, что он должен меня понять?

– Но ему нужна была помощь! Какая разница, как он попросил о ней?

– Я сказал ему говорить прямо. Он ответил: «Вау». Какое скользкое слово! Вау, вау, вау… так собаки воют на луну. Потом он заявил, что он от меня тащится, но будет делать то, что хочет, так, как получается, а я спросил, где это, вашу мать, написано, что люди могут делать, что захотят?

– Ох, Отто!

– Ох, заткнись! – воскликнул он, резко встал из-за стола и вышел из столовой. Спустя всего одно мгновение ей пришлось приложить усилие, чтобы вспомнить его выражение лица, когда он сидел там. В гневе он накричал на нее и вышел из комнаты. Но на его лице она увидела не гнев, а недоумение; так выглядит человек, который не знает причину своей печали.

Софи не видела Фрэнсиса уже шесть месяцев, когда он однажды позвонил ей в обед. Они договорились встретиться выпить. Он стоял у бара, читал книгу и поправлял очки.

– Привет, – сказала она. Она потянулась, чтобы коснуться его, но отдернула руку.

– Софи, – проговорил он.