Отчаянные характеры

– Твой муж – адвокат, не так ли? – сказал Леон. – У вас есть дети? Нет? Тем лучше. У меня есть сын от второй жены. Уверен, ты помнишь ее, Клэр, – он слабо хихикнул. – Ему двадцать, но мозги как у новорожденного. Вчера я получил от него письмо – должно быть, он нашел марку в сточной канаве, – и совершил ошибку, прочитав его перед своей первой лекцией – американская литература девятнадцатого века, – и это оказалась… поэма. О великом единстве всего – кстати, обязательно прочитайте письмо Фрейда к Ромену Роллану по этому поводу, – об отце главного героя, который отрицает единство всего, о его молитве об освобождении отца от буржуазных уз. Он считает, что история началась в 1948 году, когда он родился. Я пытался избавить его от этого заблуждения, но мои знания – ничто против его невежества. При малейшем намеке на идею с моей стороны он мягко улыбается, как будто я навечно проклят. Он носит резиновую повязку на волосах, чтобы они не лезли в глаза, пока он изучает стену перед собой, на которой и возникают его видения, а живет он в ужасных трущобах в Ист-Ориндже. Если бы только он хотел что-то спасти – мир, например. Но он глуп, глуп. Единственный фундамент его привилегий – я – навечно обречен читать лекции об Уильяме Дине Хауэллсе, который наводит на меня тоску. Разве это справедливость?

– У тебя нет памяти, – печально сказала Клэр.

– Это всё, что у меня есть.

– В 1939-м ты раздавал листовки на Шестой авеню. Тогда у тебя были готовые ответы на любые вопросы.

– И мы с тобой жили вместе, – сказал Леон.

– Мы никогда не говорили о любви.

– В этом не было необходимости.

– Мы все были одного пола, – сказала она, расхохотавшись.

– Да, да… – возбужденно воскликнул Леон. – Никто не платил за нас! По пятницам я ездил в Бронкс и зажигал свечи для матери, читал в метро, счастливый, ненасытный. Я работал у Поджерских, и, хотя они почти ничего мне не платили, иногда они спрашивали моего совета, потому что я был студентом! Целыми днями они пили чай, оставляя свои жирные отпечатки на стаканах, и знали всех своих работников по именам; иногда играли в карты со стариком – ох, как же его звали? – который управлял револьверным станком. По пятницам они закрывались рано, чтобы мы все могли вернуться домой до захода солнца. Однажды на их глазах я отрезал ломтик салями ножом, который только что использовал для сыра, и они вскричали от ужаса; они бы уволили меня на месте, если бы я не ходил в вечернюю школу.

– Мне нужно разогреть Potage Fontange [15], – объявила Клэр. Она поправила на талии шарф, который развязался, пока она курила и слушала, со слабым интересом переводя взгляд то на Леона, то на Софи, как человек, который не особо увлекается рыбами, но неожиданно оказался заперт с ними в одном аквариуме.

– И почему тебе непременно нужно так одеваться?! – раздраженно воскликнул Леон. – Матерь отбросов! Неужели ты думаешь, что образ – это оправдание для чего угодно? О, видела бы ты ее в старые времена, Маргарет…

– Софи.

– Софи. Какая она была голубоглазая красавица! Мелькала как молния, чинила протекающие бачки унитазов, могла наладить электрические пробки, красила стены, как профессионал…

– Это был «Кемтоун»[16], – крикнула Клэр из кухни. – Мы тогда переехали в ужасную конуру с выбитыми окнами и драным линолеумом, с потолками цвета гнилых персиков… Я покрасила всё этой краской. Помнишь?

– Тогда она не готовила, – сказал он. – Мы жили на консервированных макаронах и беконе, и всём, что я мог украсть у матери – например, салями, которую раньше брал с собой на обед. Что стало со всеми нами?

– Возраст, – сказала Клэр, стоя в дверях кухни.

– И многие уже умерли.

Софи почувствовала, будто сидит под дождем из пепла. Она наклонилась вперед, опустив голову, полузакрыв глаза, чувствуя, как мягкая волна приливает к ее коленям. Лед в ее бокале растаял. Леон тяжело опустился на диван рядом с ней. Внезапно она почувствовала его тяжелую руку на своем плече. Пальцы шевелились с беспокойством, присущим пожилым людям. Она повернулась к нему. Он смотрел на нее с мольбой.

– Она говорит, всё дело в возрасте. Никто ведь не хочет говорить об этом, да? Унижения кишечника. Мое собственное тело обратилось против меня. Ты слышала, как она произнесла это слово? С каким женским уютом? Пытаясь его уравновесить? – его рука упала с плеча Софи.

– Ничего с этим не поделаешь, – сказала Софи, но он ее не услышал, потому что в этот момент начал кричать:

– Ты никогда не обращала на меня внимания!

– Я всегда обращала на тебя внимание, Леон, – сказала Клэр, возвращаясь в гостиную и медленно вытирая руки полотенцем. – Я просто не слушаю. Мы больше не женаты.

– Черт тебя побери! Почему ты не вышла замуж снова?

– Не захотелось, – сказала она, улыбаясь.

– А, наконец-то правда! – воскликнул он. – За всей этой бешеной энергией, которую я считал такой восхитительной, скрывается лишь чудовищная лень. Чтобы жить с кем-то другим, нужна энергия.